Роман «Переселенцы» дал критику возможность задеть пока еще запретную для печати тему освобождения крестьян. Чернышевский сделал это мастерски, умело обойдя цензуру. Помещики Белицыны сочувственно относятся к крестьянам и по мере своих сил облегчают их быт. Но роман написан не ради этой идиллии, которая ныне, замечает критик, может подать повод к спорам. Он просит читателей обратить внимание на слова, с которых начинается монолог Белицыной: «…Если уж существует наше положение – положение помещика, оно налагает на нас, помещиков, обязанности <…> строгие, святые обязанности <…>» Чернышевский подчеркивает слова «Если уж существует наше положение» и комментирует их так: «Она говорит не о своих идеалах, а только о своих обязанностях при настоящем положении; но как она думает об этом положении, она того не говорит, и, по всей вероятности, у ней есть об этом свои мысли, и, быть может, мысли, не оставляющие места никаким спорам» (III, 696). Иными словами, автор романа понимает, что подлинное улучшение положения крестьян возможно только при отмене крепостного права, и эта позиция писателя, по тем условиям глубоко понимающего проблему, близка критику.

Затронута в рецензии и проблема «свободного творчества». Оно «состоит в том, – пишет Чернышевский, – чтобы поэт не насиловал своей природы: природа внушает одному сатиру, другому идиллию, – пусть каждый из них пишет, что ему внушает природа таланта. Но если сатирик начнет гнуть свой талант, чтобы хочешь, не хочешь – написать идиллию, тут уже не будет ровно никакой свободы творчества, а просто-напросто будет насилование таланта, и идиллия выйдет хуже всякой пародии на идиллию» (III, 693). Здесь явная полемика с Дружининым, пытавшимся отторгнуть автора «Переселенцев» от изображения одних теневых сторон жизни и тем самым внушить писателю односторонность суждений Белинского на этот счет. Григорович сам признавался Чернышевскому в сильном давлении Дружинина, и потому критик, говоря о свободном творчестве, как бы оказывал писателю поддержку в его спорах с Дружининым.

Подобно другим участникам «обязательного соглашения», Григорович не пошел на полное сближение с Чернышевским, но он как никто из его товарищей по договору старался делом помочь журналу.

И все же усилия редакторов не привели к результатам, на которые надеялся Некрасов. По возвращении в Петербург он летом 1857 г. предпринял решительную попытку исправить положение, обратившись к «обязательным» авторам с особым редакционным «циркуляром» «немедленно доставить то, что у них изготовлено», и «определить точнее сроки доставления своих дальнейших произведений». Некрасов просил подготовить каждого по два произведения для ближайших восьми книжек «Современника».[1083] Условие не было выполнено. 10 февраля 1858 г. Некрасов и Панаев направили всем «участникам» официальное обращение с предложением продлить договор на три последующих года и на новых условиях. К обращению прилагался текст документа, по которому каждый оформлял свое согласие на сотрудничество в 1858, 1859 и 1860 гг., но уже с правом помещать свои произведения и в других изданиях, если редакция «Современника» отказывала в заранее оговоренной и гарантированной оплате за печатный лист (150 руб. сер.).[1084] Архив сохранил текст такого соглашения, подписанный Некрасовым, Панаевым и Григоровичем и датированный февралем 1858 г.[1085] Получив документ, Островский написал Панаеву 30 марта 1858 г.: «Новые условия, которые Вы предлагаете, я считаю для себя неудобными, и вообще, испытавши раз неудачу, мне не хочется себя связывать никакими условиями. <…> Я хочу стать в совершенно свободные отношения к журналам».[1086] Конечно, договор с Григоровичем нельзя воспринимать как документ, заключенный в одностороннем порядке. Инициатива Некрасова на этот раз не нашла поддержки и у других «участников», и в том же феврале 1858 г. «обязательное соглашение» перестало существовать.