Кто был зачинщиком дуэли, сказать трудно. После всего, что мы знаем о Расине, о его характере, обстоятельствах жизни, положении на Парнасе, наиболее вероятно, что это он рвался в бой, желая окончательно разгромить соперника. С другой же стороны, он мог и сам натолкнуться на историю Береники, читая Светония для предыдущей своей пьесы, «Британика»; тем более что у Светония говорится, будто Тит воспитывался вместе с Британиком и юноши были до того неразлучны, что Тит даже пригубил питья, поданного Британику Нероном на роковом пиру, и после того долго болел.

Так или иначе, дуэль двух драматургов состоялась. Если в «Британике» Расин покушался на владения Корнеля – история, политика, судьбы трона и государства, способы правления, – то сюжет «Береники» как будто ближе Расину: любовь, тайные движения души. «Береника» традиционно и считается самой «расиновской» из пьес Расина. И это справедливо – но лишь в определенном смысле.

В самом деле, ведь речь в этой трагедии идет не просто о любви, но о добровольном отказе от любви во имя долга и чести – вполне корнелевская тема. Более того, с самого начала пьесы очевидно, что Тит уже принял решение и для него вся мука и напряжение в том, как это решение осуществить. Борения с собой, слепота и прозрение – это все на наших глазах развертывается в душе Береники (оправдывая название пьесы), но не Тита. Для Тита же перелом наступил в ту минуту, когда после смерти отца он сам стал властелином Рима и вместо вожделенной свободы в чувствах и поступках, ощутил на своих плечах всю страшную тяжесть ответственности:

Совершенно как у Корнеля отказаться от счастья человек решается именно тогда, когда исчезают все внешние препятствия к счастью. Но решение это принимается не ради чистой свободы и «славы» владения собой. Напротив, тут возникает своего рода добровольное рабство. Не цепи любви сбрасываются для верности себе, а вольные влечения сердца подавляются для ярма безрадостного исполнения обязанностей, собственные стремления подчиняются требованиям внеличной, надличной идеи. Речь идет не о горделивом самоутверждении, но о мужественном самоотречении.

И само мужество Тита иного рода – оно вовсе не означает ни железной стойкости, ни пренебрежения любовью как ценностью низшего порядка. Подобно героям прециозных романов, Тит и самой славы добивался ради любви. Более того, Беренике, своей любви к ней он обязан нравственным возрождением и возвышением:

Но персонажи Мадлены де Скюдери, видя в своем нежном чувстве источник духовного совершенства, безоговорочно повиновались его зову и не знали иного служения, кроме служения даме. Корнелевские честолюбивые герои, да и их подруги, умели вырывать из сердца любовь как страсть, недостойную их сана и величия души. А Тит считает свою любовь лучшим, благороднейшим в себе – и жертвует ею. Удивительно ли, что он выказывает столько слабости на этом пути. Он пытается смягчить для Береники боль разлуки, даря ей все новые царства, хотя сам отлично, лучше чем кто бы то ни было, понимает, что никакими земными сокровищами – властью, славой, почестями, протяженностью державы – не возместить утраченного небесного блаженства любви. Он, в сущности, и не надеется своей щедростью утешить Беренику, все эти благодеяния он рассыпает, чтобы хоть как-то обмануть собственную боль. Он доходит до прямой душевной трусости, оттягивая сколько возможно час решительного объяснения с Береникой. А когда этот час все же наступает, оказывается не в силах сам произнести роковые слова и подсылает вместо себя другого (еще и не заметив в своей слепоте и поглощенности собственными переживаниями, что его поверенный, царь Антиох, сам давно и страстно любит Беренику). Тит опускается даже до психологического шантажа, вслух говоря о намерении убить себя на глазах у Береники.