Тут Расин точно следовал своему источнику, Светонию, и почти буквально воспроизвел фразу из жизнеописания Тита: «А когда однажды за обедом он вспомнил, что за целый день никому не сделал хорошего, то произнес свои знаменитые слова, памятные и достохвальные: „Друзья мои, я потерял день!“» К привычным ипостасям трагического героя – любовник и честолюбец – у Тита добавляется третья: зрелый, умудренный и ответственный государственный муж. А одна из важнейших заповедей правителя, заботящегося о мире и процветании своей державы, состоит в том, чтобы соблюдать ее законы, даже если они кажутся не только жестокими, но и абсурдными. Иначе наступит смута, прольется кровь, а цезарь утратит независимость и будет обречен идти на недостойные уступки и компромиссы. Береника не может этого понять, словно оправдывая недоверие римлян, свято почитающих закон и право, к деспотическому Востоку:
Выход за пределы себя, собственных чувств, нужд и мечтаний – это и есть решение, которое принимают, каждый по-своему, все три героя пьесы. Только если Тит приносит себя в жертву великим, а потому и более отдаленным понятиям – Рим, народ, закон, – то Береника и Антиох отрекаются от себя ради любимого существа, ради любви побеждают страсть. Это возможно, когда дано проникнуть в душу другого, угадать доподлинно, что в ней творится. Ведь Береника осыпала Тита упреками, ранила и терзала его, требовала кинжала и яду для себя лишь до тех пор, пока поведение Тита объясняла неблагодарностью, холодностью, жестокостью, равнодушием, короче, недостатком любви. Но уверившись, что Тит любит ее по-прежнему, что его сердце полно ею, что для него нет счастья, радости, жизни с нею в разлуке, Береника забывает о своих обидах и подозрениях, побеждает мечту об изощренной мести, которой стало бы для Тита ее самоубийство. (Истинно женская черта, замечательная психологическая находка Расина, – и он ее не забудет). Нет, не такого картинно-горделивого поступка требует от Береники любовь – та любовь, которая заботится о благе любимого больше, чем об укреплении своей власти над ним. Ее подвиг тише, целомудреннее, скромнее. Он требует не выплескивания всей силы страсти наружу в жесте отчаяния, не осуществления безудержного порыва горя и гнева, а долгого, повседневного насилия над собой, усмирения грозной бури своих чувств, то есть того, что много труднее: жизни в разлуке с любимым, чтобы он мог жить и исполнять то, в чем видит свой долг, а не гибели у него на глазах, чтобы нанести и ему смертельную рану.