И Антиох видит для себя выход в самоубийстве не затем, чтобы забрызгать кровью подвенечный наряд своей любимой и вызвать ее раскаянье, а чтобы убрать последнее препятствие к ее счастью и, если нужно, отвлечь гнев богов на себя:

Но даже в этой последней горькой усладе он себе отказывает, повинуясь желанию Береники – повторить ее судьбу, жить, но жить в вечной разлуке с нею:

У всех троих героев «Береники» торжествующему усилию самоотречения предшествует миг прозрения. Просветленный разум – условие победы духа над страстью, и такой разум вовсе не равен обыденному здравому смыслу. Здравомыслящие наперсники в «Беренике», как и в «Андромахе», судят противно чувству героев. Аршак уговаривает Антиоха, что Беренике после разрыва с Титом путь один – в его объятья: «Вас связывает все: расчет, рассудок, дружба». Но Антиох знает, что сердце Береники неподвластно расчетам, а любовь не станет слушать голоса дружбы. Паулин удивляется, как это Береника может считать себя обиженной, получив в дар от Тита столь обширные владения. А Тит понимает, что от любви откупиться нельзя. Фойника советует своей госпоже придержать Антиоха подле себя, пока брак с Титом не решен: мало ли как может обернуться дело. Для Береники же и мысль о чьей-то чужой страсти кажется оскорбительной для их с Титом любви. Персонажи «Андромахи» тоже были не в ладах с рассудком, воплощенным в их наперсниках; но они противостояли рассудку, так сказать, снизу – со стороны природы, «ветхого человека». А Тит, Береника и Антиох взирают на трезвый рассудок «сверху», с той ступени духа, на которой возможен отрыв от себялюбивых страстей, обретение «нового человека».

Зато во всей пьесе явно, даже с вызовом сказывается намеренное самоограничение автора в средствах, центростремительная направленность его пера. В «Беренике», в сущности, вообще нет сюжета, есть только смена настроений персонажей и череда объяснений между ними. На это Расину с избытком хватает двадцати четырех часов, отведенных правилами на время трагедии, и зала во дворце между покоями Тита и Береники. Он сам скажет в предисловии, что его задача и гордость была – «сделать нечто из ничего». Минимум действующих лиц, минимум событий и жестов. Все, что происходит в пьесе, все, что возникает в душе зрителя, создается словом, поэзией. Старик Корнель когда-то прозорливо угадал в юноше Расине задатки скорее поэта, чем драматурга; он только не мог предвидеть, что Расин попытается построить из поэзии театр. Его стихи куда тщательнее отделаны, чем у Корнеля; в них строже рифма, естественней и легче синтаксис. Но и в версификации Расин тоже придерживается правила «делать нечто из ничего».