Другое свидетельство иностранца принадлежит английскому писателю Стефану Грэхаму. Поведав читателям о личности Елизаветы Фёдоровны и назвав её труды «религией добрых дел», описав внутреннее убранство Покровской церкви и выразив восторг от живописи Нестерова, он рассказал о том, как проходят в обители богослужения. «Около двадцати монахинь в чёрных скуфьях и чёрных покрывалах поют в хоре... Группа сестёр, хорошо одетые посетители, крестьяне, рабочие, нищие собрались в полной света церкви... Шестьдесят сестёр, все в белом, распростёрлись лавиной белого полотна на полу храма. А чёрный хор пел нежными голосами тихо, скорбно, возвышенно... В середине службы в церковь вошли монастырские сироты, дети безродные — двадцать четыре маленьких мальчика в зелёных рубашках и столько же девочек в голубых платьицах и серых передниках. Они стоят посередине церкви, они такие маленькие... Отец Митрофан выходит, чтобы сказать проповедь, и все мы подходим ближе к ограде алтаря, чтобы слышать его. Он возвышается над нами и выглядит как пастырь посреди своего стада. Звучит ласковая проповедь... Аминь! Крестимся; проповедь окончена. Толпа отходит от алтаря и опять заполняет собою более прохладное пространство храма, и тихое пение одетого в чёрное хора возобновляется, как заключительная часть литургии. Шестьдесят сестёр опять лавиной падают ниц... Мы все выходим».
5. ПУТЬ ПОДВИЖНИЦЫ
Незадолго до окончательного переезда в обитель, в начале января 1909 года Елизавета Фёдоровна поделилась своими мыслями с подругой, княгиней Зинаидой Юсуповой. На душе скопилось много всевозможных дум и переживаний, которыми хотелось поделиться и заодно разобраться с самой собою. Монолог вышел доверительным, почти исповедальным.
Чтобы успевать за мыслями, Великая княгиня воспользовалась карандашом, писать которым было быстрее, и в торопливых строчках, полных эмоций, рассказала о том, что не давало ей покоя: «Моя дорога ясна и открыта — и вдруг является нечто, чего я не могу выразить, чувство, что Бог стоит передо мною и говорит мне: “За всё это счастье, за доброту, за всё — что ты можешь Мне дать? Я одаривал тебя с тех пор, как ты появилась на свет, Я согревал тебя солнцем любви других людей, веры, успеха. Даже в испытаниях — в том кресте, который каждый из вас должен нести. Я дал тебе в утешение святых твоей страны. Никто из живущих на земле не получил столько, сколько ты. Зарыла ли ты в землю таланты или умножила их?” И я должна буду ответить: “Я начну трудиться, я так благодарна за всё”. Он скажет: “А вдруг уже слишком поздно? Как ты ответишь за потерянные годы, месяцы, дни и часы?” И в своём эгоизме я отвечу: “Те, кто любит меня, молятся обо мне — потерпи немного, это придёт. Но что же Ты хочешь — я неумелая...” И в Своей безграничной благости и снисхождении Он всё поймёт и простит, но сама я не могу себе простить — моё несчастье в снисходительности и доброте других, ведь это хорошо, и я иду на поводу у этого доброго чувства, вместо того чтобы бороться с собой. Пьедестал, на который меня затащили не из чего иного, как из песка, я всегда это знала, и буря обрушит его, вот тогда придёт разочарование или...