Впрочем, последнее обстоятельство как раз и беспокоило Елизавету Фёдоровну больше всего. Получив приглашение, она некоторое время колебалась и своими сомнениями поделилась с императором: «Что мне делать? Отказать нет повода, поехать — означает, что я на этих торжествах буду первым лицом. Они церковные, и я, конечно, была бы счастлива хоть отчасти вновь пережить божественные впечатления, как тогда, в Сарове, — это редкостное благословение и поддержка в жизни. Может быть Миша (Великий князь Михаил Александрович. — Д. Г.) тоже поедет?.. Он был бы первым лицом, что для меня большое облегчение... Это была бы огромная поддержка — первый официальный выход без Сержа, и если не приедет никто из семьи, я буду чувствовать себя неловко». Ехать пришлось всё-таки одной. И, конечно, принимать почести, выслушивать приветствия, находиться в центре внимания. Однако вся эта суета вскоре перестала замечаться, растворившись в духовном подъёме тысяч и тысяч людей, собравшихся почти со всех уголков страны, в проявлении их веры и, конечно, в собственных непередаваемых чувствах. «Я вновь пережила те дивные Саровские дни!» — признается Елизавета Фёдоровна вдовствующей императрице.

Сравнение не случайное. «Наблюдалась картина редчайшей и неописанной красоты, — сообщали «Тверские епархиальные ведомости». — Могучие лучи заходящего солнца нежно переливаются на блещущих золотом облачениях многочисленного духовенства, на золотых ризах икон; тихо, не колышась, стоит целый ряд металлических золочёных и шитых золотом бархатных хоругвей, оберегаемый массой хоругвеносцев, разодетых в украшенные золотыми и серебряными галунами и шнурами кафтаны, а далее на фоне роскошной природы под голубым сводом неба громадные толпы народа; море голов на площади, на земляном валу, на крышах домов, на деревьях, на паперти-балконе Воскресенского собора... Среди литии на разукрашенный гирляндами зелени балкон северной паперти Воскресенского собора, где стояла ярко освещённая лучами солнца, вся в белом Великая княгиня, вошёл московский протодиакон Розанов, которого нельзя назвать иначе как великолепным, и прочёл выразительно, артистически-художественно и так, что слышала его вся площадь, послание Святейшего Синода по поводу прославления благоверной княгини Анны Кашинской как святой».

Когда раку с мощами переносили из одного собора в другой, Елизавета Фёдоровна шла в головах, держа конец прикреплённого к гробнице полотенца. В остальных церемониях она старалась не выделяться, хотя, как заметил очевидец, «привлекала она взоры и сердца публики и царственной своей осанкой, и ещё более скорбным выражением лица, скромным туалетом, ещё более скромным положением и молитвенным настроением. Хотя место, приготовленное для Великой княгини, было задрапировано и устлано коврами и приготовлено мягкое кресло, но она тихо отодвинула от себя кресло, стояла всё время службы скромно в уголке и часто преклоняла колена».