Провел я любознательного посетителя по всем комнатам музея, но это его не убедило.

— Может быть, вы спрятали «его» в кладовую или сарай?

Через минуту приходит знакомый музыкант Б… и шепчет мне на ухо:

— Извините, что я сегодня пришел, когда музей закрыт, но я только взглянуть на «черта». Если заняты, я приду в другое время, только покажите…

В течение всего дня сторож отгонял народ, идущий смотреть черта… Уходили недоверчиво разочарованные. А дня через два появился фельетон в местной газете о доверчивости уфимской публики к нелепым слухам…

Музей был устроен хорошо. Лекции читал я художникам о русском искусстве, устраивались дискуссии и, проработав два года в Уфе, я должен был вернуться в Москву; подыскал заместителя по музею и политехникуму[1136], тепло простился с друзьями-художниками и сотрудниками.

После неизбежной разрухи наступило время восстановления. Гражданская война заканчивалась. Прогнаны немцы с Украины с их ставленниками — петлюровцами.

Уже про Колчака и про «славное чехословацкое войско» распевали песенку «Шарабан»[1137]:

Начиналось строительство мирной жизни.

В Москве трамваи чинили, убрали с занесенных снегом путей трупы дохлых лошадей (что я наблюдал, например, на Долгору-ковской ул[ице]), и трамваи пошли… Сначала даром — некому еще было ездить, народу мало, с фронтов только еще возвращались. Беспризорники еще грелись у котлов, где варился асфальт для починки мостовых, и мальчишки ночью спали в этих котлах.

В 1922 г. появился и хлеб по карточкам, но были и рынки; выстроили Центральный, Трубный, Сухаревский, Тишинский и др. Нарождался НЭП[1138]. Спекуляция разверзла свои хищные лапы, и сделки проводили в открывшихся пивных, которые щеголяли даже гармонистами; братья Удальцовы из Марьиной Рощи лихо отхватывали в большой пивной «Украинская Бавария»[1139] в Охотном Ряду в низком одноэтажном доме, во дворе которого старательный архитектор П. Д. Барановский трудился над восстановлением двух редких живописных домов эпохи русского барокко б[ывшего] кн[язя] Голицына и Троекурова[1140].

А на Тверской, где была аптека, устроено было артистическое кафе, где в двух задних комнатах было так наз[ываемое] «Стойло Пегаса»[1141]. Там полупьяный талантливый Есенин собирал кружок молодежи. Слышались стихи… Стихи… и воспаленный вздор.

Литературная жизнь оживала. Появились и художественные журналы. Художественная жизнь разворачивалась. Образовался еще в 1918 г. отдел — ИЗО Наркомпроса. Заведующим был художник Д. П. Штеренберг, возглавивший художественную коллегию и секцию художественной промышленности, причем в состав коллегии вошли и архитекторы, устроившие подотдел архитектуры.