Он возлагал надежды на подъем социальных движений в России, по-прежнему уповая на синдикалистские профсоюзы и кооперативное движение. «На чем останавливаться в будущем? Сама жизнь диктует: рабочее движение, синдикализм, – продолжал он в еще одном из писем к Марии Гольдсмит. – Тот же самый вопрос везде поставлен: Соединенные Штаты, Англия, Франция, Италия… Другое крупное движение в России – это кооперация. ‹…› Это нечто поразительное… Но наши этим еще не увлекаются, так что тут опасности нет. Но парламентаризм, действительно, опасность. Везде делаются попытки загнать рабочее движение, синдикаты, в эту конюшню»[1608].

* * *

Сам Петр Алексеевич на конференции русских анархистов не присутствовал. Врачи заверили его, что зимовать ему в Брайтоне опасно: в левом легком все еще находился очаг инфекции[1609]. Кропоткин обдумывал варианты: поехать в Рапалло или в английский городок Торки. В итоге выбор пал на Лигурийскую Ривьеру в Италии, ведь путь в Швейцарию был закрыт. В начале декабря 1913 года Кропоткины отправились в прибрежный итальянский городок Бордигера, расположенный неподалеку от границы с Францией и знаменитый своими природными красотами; их в 1884 году запечатлел на своих картинах Клод Моне. Курорт славился замечательными видами, роскошными пальмовыми рощами и прекрасными виллами. Здесь никогда не бывало туманов, снег выпадал раз в четыре года, а температура зимой держалась на уровне одиннадцати – двенадцати градусов. Большую часть времени в Бордигере светило солнце, насчитывалось лишь сорок дождливых дней в году.

Это была последняя поездка Кропоткина на юг. Дорога из Англии в Италию по-прежнему вела через Париж, но переезд через Ла-Манш оказался мучительным и так утомил путешественников, что сил встречаться с кем-то не было. Переночевав в Париже и Марселе, Кропоткины около 11 декабря добрались до Бордигеры и поселились в коттедже «Эрнесто империали»[1610]. Местность «очень красива, – сообщал Кропоткин врачу Тоньоле. – Бесподобный, очень оживляющий воздух, солнце восхитительно согревает до 4 часов, а после – вечером и ночью – очень холодно… С моими легкими я чувствую себя здесь очень хорошо»[1611]. Однако в Локарно Петру Алексеевичу нравилось больше: «…я не могу приспособиться к здешнему климату, – жаловался он Бертони. – Когда солнечно, я страдаю от влажной жары – я не могу сделать прогулки скорым шагом, чтобы наполнить легкие воздухом. Едва хватает храбрости вылезть на солнце. Это мне наскучило. Мне не удается продуктивно поработать ежедневно даже 4–5 часов. И работа вовсе не двигается»[1612].