Исследователей и историков отношение Кропоткина к Первой мировой войне интересует, пожалуй, не меньше, чем его современников. В нем чудится какая-то загадка, тайна, требующая объяснения. Почему, с чего вдруг человек, провозглашавший чистоту анархистской доктрины и радикальную неуступчивость по отношению к государству, правящим классам и политической демократии, превратился в защитника демократического «меньшего зла»? Да и «вдруг» ли произошел такой поворот? Исследователи Джордж Вудкок, Иван Авакумович и Мартин Миллер обращают внимание на то, что Петр Алексеевич еще с 1880-х годов обличал экспансионизм Германской империи и видел в ней источник будущей большой войны, следуя в этом за ненавидевшим «Кнуто-Германскую империю» Бакуниным[1625].

Роккер в своих воспоминаниях рассказал о своих беседах с Кропоткиным на эту же тему. Их знакомство состоялось в 1896 году. Во время беседы дома у Петра Алексеевича радушный хозяин, знавший об участии Роккера до отъезда в Англию в анархистском движении Германии, сразу же перешел к обсуждению одной из «любимых» тем:

«Затем наш разговор перешел на Германию. Его очень интересовали условия там, потому что он уже тогда боялся надвигающейся войны. Он был убежден, что правительство кайзера работает в направлении, которое делает войну неизбежной. Он считал, что у других держав не будет иного выбора, кроме как принять вызов Германии. Если начнется война, она принесет, по его словам, ужасную реакцию после нее и потерю значительной свободы, даже если Германия потерпит поражение. Только внутренняя перемена в политической и общественной жизни самой Германии могла спасти Европу и весь мир от этой катастрофы.

Но Германия была в то время консолидированным государством, с несерьезной оппозицией правительству кайзера внутри страны. Средний класс был единогласно империалистическим. Социал-демократическое движение, которое включало почти весь немецкий рабочий класс, было огромным идолом с глиняными ногами, который рухнул бы сразу же, если бы что-нибудь случилось. Кропоткин знал условия в Германии. Он не имел иллюзий относительно влияния здесь маленького анархистского движения»[1626].

Германское государство усиливает армию, разрабатывает новые виды вооружений, создает второй в мире по мощи – после английского – военный флот, захватывает колонии. Дело идет к войне. Надежд на революцию в Германии до того, как война начнется, никаких. Анархисты здесь не очень влиятельны, социал-демократы устраивать революцию не планируют, рабочие к революции не готовы. Логично? Пожалуй. Но какие следуют выводы? Выводы, которые сделал Кропоткин в 1905–1906 годах, мы уже воспроизвели в предыдущей главе. Он призывал французских анархистов и революционных синдикалистов, контролировавших самое крупное объединение профсоюзов во Франции, совершить революцию перед войной. А дальше? А потом революционная армия двинется к границам Германии и даст бой агрессору… «Революционная часть народов», в данном случае – французского народа, – и начнет революцию.