Франция была для Петра Алексеевича не только страной революций, но и эпицентром грядущей социальной революции, которая приведет в итоге к торжеству анархии. А значит, полагал он, Францию надо спасти сегодня, спасая будущую революцию завтра. Владимир Поссе вспоминал, как в начале 1900-х годов Кропоткин говорил ему, что именно «во Франции совершится победоносная коммунистическая революция»[1634].

Так и теперь! Ожидания оказались впереди реальности. «Вооружайтесь все. Делайте сверхчеловеческие усилия! – взывал он к французским анархистам. – Только этою ценою сможет Франция отвоевать свое право и силу, чтобы вдохновлять своей цивилизацией, своими идеями свободы, коммунизма, равенства, братства народов Европы. Проснитесь! Не давайте этим злодеям-завоевателям снова раздавить латинскую цивилизацию и французский народ, у которых уже был 1848 год, была Коммуна 1871 года, тогда как у немцев не было еще 1793-го! Не дайте наложить на Европу ярмо целого столетия милитаризма!»[1635]

Но дело не ограничивалось защитой Франции. Теперь Кропоткин призывает и жителей России «бороться до последней крайности с озверевшими завоевателями», уверяя, что уступить Германии хотя бы Польшу и Прибалтику означало бы «добровольно обречь себя на то полстолетие застоя всей революционной деятельности, которое последовало за торжеством Германии в 1871 году и последовало бы в России»…[1636]

Мы не станем здесь делать выбор в пользу того или иного предположения. Возможно, сам Кропоткин мог бы, после глубинного самоанализа, разрешить загадку. Если бы захотел. Нам же достаточно здесь сделать вывод: так или иначе, Петр Алексеевич совершил шаг, противоречивший самой сути его собственных идей. Иными словами, изменил сам себе. И неудивительно, что большинство анархистов мира предпочли теперь защищать идеи Кропоткина от него самого – и если понадобится, то даже вопреки ему самому!

* * *

Ох, Петр Алексеевич! Никто не ожидал…

«Хотелось бы мне очень поговорить с Вами о нашем общем друге П. А. К[ропоткине]. Положительно понять его не могу… Как хорошо могли бы мы использовать войну за наши идеи, если б он и еще некоторые вдруг не стали такими ярыми патриотами!»[1637] – сокрушался Яновский в письме Марии Гольдсмит.

Она, «Маруся», да старый друг Варлаам Черкезов поддержали… Заняли позицию, близкую к той, на которой стоял теперь Кропоткин. Однако большинство российских анархистов решительно осудили войну и тех левых, кто выступил в ее поддержку.

В момент объявления войны «надо было восстать и уничтожить строй грабежа и, если бы после оказалось нужным, взяться за оружие против германцев», – говорилось, например, в листовке петербургской «Северной группы анархистов». «Если мы не сумеем предотвратить бойни, – писали в ноябре 1914 года петербургские анархисты, – то пусть страдания наших товарищей, отцов, братьев и сыновей на войне, и голод, и слезы, и ужас разорения оставшихся осветят нам путь к освобождению. Он заключается в разрушении государства, а не в переделке, в созидании свободного строя безгосударственной власти»[1638].