Не могу точно передать дальнейших его слов, но смысл их был тот, что у него имеются твердые принципы и что свою служебную деятельность он не боится открыть свободной критике, но что, насколько ему известно, этой стороны его личности никто не критиковал. В заключение он спросил меня, не соглашусь ли я стать его товарищем. Я понял, что П. Н. прекрасно известны все происходившие у Витте переговоры, и не стал терять времени на дальнейшие разглагольствования, тем более что при мне уже два раза докладывали министру об ожидавших приема важных лицах. Мы дружелюбно расстались, считая вопрос решенным, и отложили более подробную беседу до другого дня.

Именным высочайшим указом, данным Правительствующему сенату в 30-й день октября 1905 года, как значится в прилагаемом уведомлении, я был назначен товарищем министра внутренних дел. <…>

Урусов С. Д. Записки. Три года государственной службы. М., 2009. С. 587–593.

С. Е. Крыжановский Воспоминания

С. Е. Крыжановский

Воспоминания

Государственная дума

17 октября днем жена принесла слухи о каком-то манифесте, но ничего определенного известно не было. Часов в одиннадцать вечера позвонил по телефону Н. И. Вуич, помощник управляющего делами Комитета министров, и сообщил, что граф Витте требует меня к себе. Приехав к графу на Каменноостровский проспект, я в дежурной комнате узнал от чиновников об издании высочайшего манифеста и о том, что в связи с ним предстоит срочный пересмотр Учреждения Государственной думы, а войдя в кабинет графа, нашел там самого С. Ю. Витте, шагающего из угла в угол с озабоченным видом, и князя А. Д. Оболенского, сидящего на диване. Витте сказал, что ввиду новых событий он должен немедленно приступить к пересмотру правил о выборах в Думу в смысле возможно большего приближения последней к народным массам и что это надо сделать с таким расчетом, чтобы не останавливать хода подготовительных работ к выборам и закончить последние в возможно короткий срок.

И Витте, и особенно князь Оболенский стали тут наперебой предлагать свои планы, как это сделать, причем, по обыкновению, у князя Оболенского одна фантазия немедленно покрывала другую в самых противоречивых сочетаниях. Ему хотелось в две минуты отыскать способ согласовать самое широкое, почти всеобщее избирательное право с гарантиями разумности выборов. Он перескакивал от всеобщих равных выборов к выборам всеобщим же, но по сословиям, от них – к выборам по профессиональным группировкам, потом опять к всеобщим, но ограниченным известным имущественным цензом и т. д. Это была какая-то яичница предположений, видимо до моего прихода обсуждавшихся, в которой Витте совершенно потонул. Тут впервые поразила меня черта его характера, которую потом приходилось часто наблюдать, – полная растерянность мысли, как только он переходил в область, ему непривычную, и крайняя нерешительность, почти отсутствие воли, когда приходилось на чем-то остановиться и действовать там, где можно было ожидать сопротивления. В его голове, очень плодовитой, вихрем носились доводы и за и против, но на что решиться, он не знал и, видимо, ожидал подсказки от собеседников; при этом на всякое свое предположение и сомнение он требовал ответа немедленного.