Ожидая худшего, Черчилль укреплял единоначалие. В этой войне не будет подспудной схватки между военными-профессионалами и охочими до авантюр любителями. Черчилль твердо занял созданный им пост министра обороны и ни один военный авторитет не мог оспорить его полномочия. Разумеется, он дал больший простор людям с неортодоксальным мышлением, таким как Бракен, Десмонд Мортон, профессор Линдеман, Бивербрук. Самой суровой критике его административная карьера подверглась со стороны Ллойд Джорджа, который напомнил, что в его военном кабинете были министры высшего персонального калибра – Бальфур, Милнер, Остин Чемберлен, Керзон. Их трудно было сравнить с “поддакивателями” нового черчиллевского окружения. Довольно суровыми критиками британских лидеров были американцы. Не веривший в британское выживание посол Джозеф Кеннеди подает Черчилля (15 июля) как “пьяницу, двумя руками хватающегося за бутылку, чьи суждения редко бывают здравыми”. Другой американский дипломат изображает Черчилля “пьяным половину своего времени”. Скепсис – характерная черта американских оценок выживаемости Британии.

Новая жесткость супруга не прошла незамеченной для Клементины. 27 июня эта женщина пишет поразительное письмо мужу. “Мой дорогой, я надеюсь ты простишь меня, если я скажу тебе нечто, что ты, с моей точки зрения, обязан знать. Одно лицо из твоего окружения (верный друг) сказал мне о существующей опасности того, что люди из твоего окружения выражают общее отсутствие симпатии к тебе из-за саркастических грубых замечаний и излишне жестких манер – кажется, твои секретари согласились быть послушными школьниками и «вынести все» падающее на их плечи и стараться избегать твоего общества. В результате они будут потеряны как носители идей и как исполнители. Я была удивлена и поражена, потому что все эти годы я привыкла к тому, что все работающие с тобой и на тебя любят тебя. Я ответила, что пресс событий видимо слишком велик.

Мой дорогой Уинстон, я должна признаться, что заметила ухудшение в твоих манерах; ты не столь приветлив как обычно. Твоя задача отдавать приказы всем, кроме Короля, архиепископа Кентерберийского и спикера; ты можешь наказать любого и каждого – именно твоя огромная власть должна сопровождаться цивильностью, вежливостью и, желательно, олимпийским спокойствием… Мне было бы невыносимо думать, что те, кто служит стране и тебе, не любят тебя, не восхищаются тобой, не уважают тебя из-за приступов гнева, озлобленности и грубости. У них вызреет либо злоба, либо менталитет рабов. Я написала это письмо в Чекерсе в прошлое воскресенье, порвала его и сейчас написала заново”.