Ни арест, ни ссылка в Тобольск не могли изменить замечательно добрый, открытый и веселый характер Марии Николаевны. К.М. Битнер, которая у царских детей в Тобольске стала основным преподавателем, с нежностью вспоминала свою ученицу – добрую и отзывчивую Марию Николаевну. Клавдия Михайловна считала, что цесаревна «была душой семьи», что великую княжну обожали окружающие, так как «она любила и умела поговорить с каждым, в особенности – с простым народом, солдатами. У нее было много общих тем с ними: дети, природа, отношение к родным…».

Полная сил молодая цесаревна умела радоваться каждому дню. Наделенная прекрасным здоровьем, она достаточно быстро восстановила силы после тяжелой болезни весной и в Тобольске уже чувствовала себя прекрасно. Мистер Гиббс вспоминал, что восемнадцатилетняя цесаревна «была плотной и очень сильной, легко могла меня поднять». Просто ради шутки Мария Николаевна могла поднять мужчину, чем восхищала окружающих. Если было нужно, то именно она помогала переносить тяжелые вещи. Когда болел цесаревич и не мог ходить сам, он звал сестру и просил его куда-нибудь отнести. Однако часто Мария Николаевна, поддаваясь своему темпераменту, могла быть неосторожной в физических играх. Так, в письме из Тобольска тете Ксении Александровне великая княжна Ольга Николаевна писала об играх на снежной горке, которую царские дети вместе со взрослыми построили во дворе: «Снегу прибавило за последнее время и гора наша процветает. То совсем не большая, в уровень забора, но и это хорошо, т. к. сверху видим проходящих и проезжающих. Иногда некоторые останавливаются и глазеют, и если часовой сердитый, то он гоняет их вовсю. Мы сейчас же и сами скатываемся, во-первых, чтобы не набиралась толпа, а потом, чтобы нас оттуда самих не попросили, что довольно скучно; но пока все благополучно. Возимся обыкновенно отчаянно и на днях Мария здорово подбила себе глаз. У нее до сих пор он распух и весь лиловый сверху и снизу. Она всегда ухитряется как-нибудь расшибиться, но ничуть не унывает». Яркий синяк только забавлял озорную Марию Николаевну.

Когда арестованным разрешили пользоваться своими фотоаппаратами, это стало важным развлечением для царских детей. Они фотографировали много и с увлечением. И к собственной радости, научились сами печатать фотокарточки. Ольга Николаевна писала тете: «Мы теперь сами научились проявлять и печатать карточки. Лучше всего это выходит у Марии».

Очаровательная Мария Николаевна, постройневшая и похорошевшая после выздоровления, даже под арестом привлекала внимание мужчин. Царская семья с любопытством наблюдала, что назначенный Временным правительством комиссаром в Особый отряд, их охранявший, – революционер Василий Семенович Панкратов – испытывал слабость к цесаревне Марии Николаевне. Если вначале он был строг с арестованными и держал дистанцию, то постепенно стал присоединяться к Царской семье во время вечернего чаепития. Царские дети, особенно Алексей Николаевич, любили его рассказы о Сибири, где Панкратов провел в ссылке немало лет, о ее бескрайних краях, о северном сиянии, о необычных животных. Человек достаточно жесткий, профессиональный революционер, эсер, приговоренный к 20 годам каторги за убийство жандарма, отсидевший 12 лет в одиночной камере в тюрьме, затем отправленный в ссылку в Якутию, он с какой-то затаенной нежностью относился к Марии Николаевне. Все окружающие это замечали. Сестры подтрунивали над цесаревной, говоря, что комиссар ни в чем не может ей отказать. И если Царской семье нужно было о чем-то попросить Панкратова, то посылали именно Марию Николаевну, и он действительно не мог ей отказать.