Прошло еще восемь дней. Четырнадцать. В газетах появились сообщения о восстании рабочих в восточной зоне. Потом мы узнали, что уже подготовленный транспортный состав куда-то исчез. В «лагере 4» формировались рабочие бригады и отправлялись на работу. Надежды упали до нуля. Что-то явно произошло и помешало нашему отъезду. Многие ссылались на это восстание 17 июня в восточной зоне, якобы перекинувшееся и на территорию Польши. Отсюда и перебой с транспортами. Но политическая обстановка мало-помалу нормализовалась. Тем не менее работы в «лагере 4» продолжались. Потом до нас дошли вести, что настроение пленных там близко к отчаянию. Лагерное начальство отреагировало закручиванием гаек.

Наконец до нас дошли сведения о «соглашении», заключенном 23 августа с немецкими функционерами восточной зоны – так называемым правительством ГДР. Согласно этому документу все военнопленные должны были вернуться в Германию, за исключением тех, кто отбывает наказание за особо тяжкие преступления против человечности. Эта оговорка настораживала. Таких среди нас уже давно не было. Остались те, кто, по сути, никаких военных преступлений и не совершал. Но мы, исходя из уже имевшегося у нас многолетнего опыта, понимали, каким образом здесь фабрикуют «преступления». Преступником становился любой, если это требовалось. Смысл этого «соглашения» состоял в том, чтобы часть военнопленных сдать, а оставшихся держать либо пожизненно, либо «до особого распоряжения», чтобы потом было чем торговаться.

Типичный пример большевистского мышления – процесс Берии. Человека, который с первых дней большевистской революции стоял в первых рядах, вдруг обвиняют в предательстве интересов страны, саботаже и прочих тяжких преступлениях. Но все прекрасно понимали, почему он сошел со сцены – проиграл в борьбе за власть своим соперникам.

Мы оценили обстановку абсолютно верно: часть отправится домой, часть оставят. Всеобщего оптимизма как не бывало, зато скептицизм с каждым днем усиливался. Убежденные оптимисты никак не могли отказаться от мысли отпраздновать Рождество дома. Убежденные пессимисты похоронили свои надежды и раздраженно обрывали собеседника или просто умолкали каждый раз, когда речь заходила о возвращении домой. Большая часть с волнением ждала решения.

Вскоре «лагерь 4» в полном составе был отправлен на родину. Несколько сотен наших перевели в опустевший «лагерь 4». Они не сомневались, что речь могла идти только о возвращении. Даже мы, остающиеся, верили в это. Когда в «лагерь 4» отправили горсточку инвалидов, мы им завидовали. «Прошли сквозь сито» – таково было общее мнение. Но вскоре выяснилось, что эта переброска продиктована нехваткой рабочей силы. Прошел октябрь, за ним и ноябрь. Наши товарищи подавленно перешептывались: «Все застыло».