В новом лагере радоваться было решительно нечему. Там не было «Ангелов Аушвица», но это еще полбеды – хуже то, что их поджидал сам дьявол во плоти – жуткая Дрешлер с ее торчащими зубами.

Эти подлагеря Равенсбрюка официально не считались лагерями смерти, но девушки все равно там погибали. Заключенным назначали рацион в последнюю очередь, а запас пищи был скуден. И кроме того – насилие. В Нойштадт-Глеве одной из главных капо служила настоящая убийца, которой доставляло наслаждение забивать ногами до смерти тех, кто попался на краже еды. Но еды в лагере было крайне мало, и потому рискнуть стоило. Когда Рена Корнрайх стащила пару картошин, та самая убийца гналась за ней с доской, чтобы прихлопнуть на месте. Рене удалось укрыться в первом попавшемся блоке, где ее в своей койке спрятала какая-то узница – скорее всего, тоже с первого транспорта.

Когда группу узниц, в том числе и Линду, перевели из Равенсбрюка, их заперли в абсолютно пустом, голом бараке. Там даже не на что было сесть, и, стоило двери захлопнуться, девушки запаниковали. «Мы не сомневались, что нас привели в газовую камеру». Они выбили оконные стекла, выбрались наружу и побежали к лесу.

Эсэсовка, раньше служившая в Аушвице, бросилась за ними.

– Вернитесь! – кричала она. – Мы не собираемся вас убивать! Если вас найдут, то расстреляют!

Девушки не знали уже, чему верить, но тут отчего-то поверили и нехотя вернулись. Раз в кои-то веки СС их не обмануло. И их в самом деле не убили. Точная дата этого небольшого мятежа нам неизвестна, но произошло это после начала переговоров между Гиммлером и шведским правительством, когда он согласился выдать «заложников» и в марте издал приказ «не убивать заключенных евреев и предпринять все меры, дабы снизить среди них смертность». Этот приказ, наверное, и спас Линду, как и остальных. Их перевели в Ретцов, где к тому времени уже месяц работали Эдита с Эльзой.

Ретцов располагался к югу от Равенсбрюка, неподалеку от Берлина, и там был аэродром, который постоянно бомбили, чтобы не дать немецким самолетам садиться для заправки. Узниц определили трудиться на аэродроме – латать воронки и убирать неразорвавшиеся бомбы. Это была опасная работа, но умереть от американской бомбы лучше, чем от руки эсэсовца. И к тому же, когда эсэсовцы прятались от бомбежек в бункерах, девушки получали возможность хозяйничать в лагере, включая кухню. Впервые за три года Эдита ела хоть что-то, кроме баланды и хлеба. Когда начинали завывать сирены и над головой появлялись бомбардировщики союзников, эсэсовцы бросались в свои бункеры. А узники – на кухню. «Жизнь стала лучше, – говорит Эдита. – Появилась еда. Порой даже манка на молоке. И чистая вода – мы могли теперь хорошенько умыться».