Дальше – больше.

5 февраля 1906 года Куропаткин получает срочную депешу военного министра А.ф. Редигера: «Государю императору благоугодно, чтобы для облегчения положения ген. Гродекова Вы выехали возможно скорее из армии. О времени выезда прошу телеграфировать для доклада Его Величеству».

Чем Куропаткин не угодил теперь уже Гродекову и как его отъезд мог «облегчить положение» нового главнокомандующего, непонятно.

Слабое утешение, но Куропаткин в высочайшей немилости оказался не в полном одиночестве – идентичного содержания послание от Редигера получил и экс-главнокомандующий Линевич.

Куропаткин отметит в дневнике:

«При ведении переговоров в Портсмуте Лине-вича игнорировали. О необходимости сохранить за нами все занимаемые к августу позиции, о важности их для нас никто не справлялся. Линевича ошельмовали этим и подорвали его авторитет… Теперь его гонят из армии как штрафованного… В армии идет ропот по поводу такой странной бесцеремонности по форме с главнокомандующим. О себе не говорю».

«При ведении переговоров в Портсмуте Лине-вича игнорировали. О необходимости сохранить за нами все занимаемые к августу позиции, о важности их для нас никто не справлялся.

Линевича ошельмовали этим и подорвали его авторитет… Теперь его гонят из армии как штрафованного…

В армии идет ропот по поводу такой странной бесцеремонности по форме с главнокомандующим.

О себе не говорю».

И тем не менее отстраненный от должности Куропаткин покидает фронт достойно, с гордо поднятой головой, не теряя чести и достоинства.

5 февраля 1906 года он направляет в дивизии и полки прощальное обращение к офицерам 1-й Маньчжурской армии, где подробно описывает пройденный доблестными войсками под его командованием наполненный трудностями и лишениями двухлетний боевой путь и с глубоким, искренним уважением благодарит офицеров и нижних чинов за проявленные стойкость, героизм и мужество.

8 февраля 1906 года Куропаткин отправит письмо императору:

«Мне известно, какие тяжкие обвинения появились в периодической печати на меня. Среди них есть и такие, на которые отвечать унизительно. Но я был бы счастлив принять всю ответственность на себя и признать, что я один виновен в постигших Россию военных неудачах. Но это было бы неверно исторически и вредно для дела, ибо могло уменьшить в нашей, несмотря на неудачи, великой армии сознание важности всестороннего исследования всех причин наших частных неудач, дабы избежать их в будущем. Я смело ставлю выражение “частных неудач”, потому что об общем поражении японцами наших сухопутных сил в Маньчжурии, подобно тому как были поражены наши морские силы, не может быть и речи: ко времени заключения мира почти миллионная русская армия твердо стояла на занятых ею после Мукденского боя позициях и уже готова была не только к оборонительному, но и к самому решительному наступлению».