«Борис приехал за мной после спектакля в театр. Мы, как всегда, сошли у Белорусского вокзала и зашагали по бульвару. Борис приехал за мной в каком-то „не своём“ состоянии и нервно идёт своими шажками и, конечно, несмотря на все мольбы, впереди. Вдруг поравнялся со мной:
– Тимоша, мне надо поговорить с вами…
Я засмеялась.
– Не смейтесь, это не смешно, это серьёзно, это о вас… – Борис заговорил скороговоркой. – Почему! Почему! Ну по-че-му! Вам не вступить в партию? Мне же уши прожужжали об этом. Что, от вас что-нибудь убудет? Почему вы не такая, как все?!
– Не ваша?
– Да, не наша.
– Так это же счастье!
– Опять вы за своё! Но ведь в жизни-то нужно быть как все. Я похолодел, когда услышал, как вы, разговаривая с большим государственным человеком, сказали, что мы не освободители, а оккупанты, а потом отошли от него, сказав, что разговор этот скучный и неинтересный!»
Татьяне Окуневской шёл тридцать третий год. Она много снималась в кино и была знаменита, очень, к тому же чертовски красива. Мужчины буквально липли к ней – от её артистического окружения до маршала Тито. На её «закидоны» смотрели сквозь пальцы, объясняя их легкомыслием женщины, избалованной повышенным вниманием к ней. Конечно, Горбатова, гражданского мужа Татьяны (оформлять брак она не хотела), это беспокоило, и он пытался остеречь жену:
– Думаете, что ваше обаяние спасёт вас от всего?! Вы что, действительно не понимаете, к чему всё это может привести?! Вы что, действительно так наивны?!
– Я действительно так наивна – я верю в то, что можно оставаться порядочным человеком, несмотря на всё, что творится вокруг.
Как когда-то отец, наставлявший пятнадцатилетнюю девушку, так теперь её муж просил, с отчаянием требовал:
– Вам надо изменить себя! Я же не прошу вас врать, льстить, вы всё равно это сделаете плохо, но хотя бы держите ваш язык за зубами или говорите всё это мне! Мне! И никому больше!
– Я как будто вылетела из клетки[41], а вы хотите во что бы то ни стало поймать и запрятать…
– У вас и мысли-то все шиворот-навыворот! Да поймите же наконец, что характер – это и есть судьба, которую вы сами себе готовите! Сами! На носу тридцатилетие советской власти, вы играете главную роль в юбилейном спектакле, и вы одна не получите звания… Поймите, я люблю вас, я волнуюсь за вас, вы же моя жена. Вы должны придерживаться тех мыслей, тех действий, которых требует жизнь!
Не придерживалась. Не вняла голосу вопиющего супруга. И хотя звание народной артистки, вопреки его опасениям, получила, но и десять лет лагерей – тоже.