В декабре 1980 года в Лондоне, во время дебатов с представителями профсоюза транспортных и неквалифицированных рабочих я попытался объяснить, что проблемы Польской Народной Республики, где может править только одна партия, где выражение антикоммунистических взглядов запрещено законом, нельзя сравнивать с проблемами левых движений Великобритании при правлении Тэтчер. Последним хотя бы разрешалось свободно выражать свою социалистическую точку зрения без вмешательства полиции, заметил я. Выступавший от профсоюза Джек Дроми не нашел мои доводы убедительными. Слушатели сочли, что Лех Валенса и забастовщики представляли «антисоциалистическое движение», и любая их поддержка со стороны английских консерваторов — не что иное, как служение общим классовым интересам[113].

Польские события ставили под угрозу советскую политику, предвещая конфликт на два фронта — в Польше и в Афганистане. Проблема, вставшая перед СССР, обнажила и слабость Запада. Она показала, что Запад не может помочь своим друзьям. «Русский медведь» снова мог сожрать более слабого соседа, а Америка бездействовала в стороне, ограничиваясь подбадриванием. Я помню, как вечером 24 августа 1980 года мне позвонили из Варшавы сразу после выступления Терека по польскому телевидению и сказали, что «он выглядел старше, чем на прошлой неделе», пообещал, что коммунистическая партия «изменит свою политику», и в будущем выборы в профсоюзы будут проводиться тайным голосованием. Он объявил о снятии с поста премьер-министра Эдварда Бабюха и других ключевых фигур. Потом я поговорил с известным академиком и бывшим коммунистом Леше-ком Колаковским, который представлял в Великобритании организацию забастовщиков, известную как «Комитет защиты рабочих». Колаковский сказал, что это огромный шаг к плюрализму, но «подобные обещания делались и ранее Гомулкой и его предшественниками»[114].

Коммунисты были вынуждены серьезно подойти к переговорам, и 30 августа в Гданьске было принято соглашение, которое Лех Валенса подписал ручкой с изображением папы Иоанна Павла Второго, его соотечественника и наставника. Теперь движение «Солидарность» стало легальным и распространилось по всей Польше. Его сторонники получили право принимать новых членов и, пусть и с ограничениями, участвовать в политических дебатах.

На Западе эту новость расценили как триумф. Однако большинство поляков считали, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Я предрекал[115], что случится то же, что произошло и с другими соглашениями по Польше при участии СССР — все они окажутся в мусорной корзине, как было с соглашением, подписанным в Ялте на Крымской конференции, в котором Сталин пообещал Польше «свободные и ничем не воспрепятство-ванные выборы». Я отмечал, что нынешнюю борьбу между поляками и русскими следует рассматривать в контексте нескольких столетий.