Проходят часы томительно-тревожного стояния в келлере. Никто не отваживается выйти на поверхность, чтобы не быть схваченным эсэсовцами. Отчаяние и безнадежность все еще крепко держат наши души в своих когтях.

Вдруг под сводами подвала прокатывается чей-то возбужденно-радостный крик:

— Americani, signori, americani![985]

Это кричит итальянец. У него растерянный вид, безумные глаза, всклокоченные волосы. Так и кажется, что он вот-вот грохнется наземь или, того хуже, бросится всех душить. Парню, видимо, нелегко освоиться с мыслью, что ужасы плена позади и что при выходе из келлера нас ждет желанная свобода. Вслед за макарони в подвал входит троглодитствующий немец:

— Альзо, камраден, волльт ир ништ раус? Кришь ист фетишь фюр унс. Эс ист гут[986].

Бросаемся наверх и смотрим по сторонам. По руинам движутся цепочками неопрятные молодые люди в защитных комбинезонах. Если бы не стальные каски и не автомашины, их можно было принять за рабочих, пришедших на раскопки мертвого города Ганау.

Так вот они какие, эти солдаты звездно-полосатой республики! По правде сказать, мы несколько разочарованы слишком уж ординарным, простоватым, невоинственным, индустриальным видом ами.

Пока мы обмениваемся первыми приветствиями со своими освободителями, немцы суетятся вокруг нас. Они расстилают возле своих келлеров простыни, втыкают в землю шесты и развешивают на них белое тряпье. Все это должно означать: «Мы складываем наше оружие у ног победителей». То и дело можно слышать голоса:

— Готт зай данк! Аллес ист форбай, аллес ист форбай. Нун кришь фетишь фюр унс![987]

Группа немок с тревогой наблюдает за тем, как ами выводят из траншеи дюжину юных гитлеровских артиллеристов, только что прекративших пальбу. Когда же пленных заставляют поднять руки вверх и стать лицом к полуобрушившейся стене, из уст сентиментальных дщерей фатерлянда вырывается скорбное «Miserere»[988]. Воздев очи горе, молитвенно сложив руки, они с ужасом ждут залпа. Но так и не услышав выстрелов, благочестивые фрау переводят взоры с небес на грешную землю и видят самую идиллическую сценку: обыскав пленных фрицев, ами сажают их в кружок и угощают сигаретами, конфетами и жевательной резинкой.

— Готт зай данк! — шепчут взволнованные фрау. — Эс ист гут. Нун кришь ист фетишь. Эс киммт ди фриде![989]

[Следующая страница в рукописи отсутствует.]

…похлопали друга по ляжкам, отвели маленечко душу, ну а потом стали думать о теле. И пошли хлопцы бомбить, пикировать, комсить, шакалить. В качестве объектов этих операций избрали немецкие казармы, разбомбленные на товарной станции поезда, окрестные деревни. Натащили массу хороших вещей и продуктов: костюмов, пальто, обуви, белья, плюшевых одеял, табаку, сигар, картонных коробок-пакетов с эмблемой Международного Красного Креста. Наши следопыты в двух местах разыскали винные погреба и нагрузились рейнвейном по самую макушку. Словом, не жизнь, а масленица.