Книг здесь нет никаких, кроме «Русского вестника» и «Русского слова», да и тех достать трудно, если кто и получает какой-нибудь журнал, то более для украшения стола, чем для чтения; одни не читают по грубости и невежеству, другие – потому что читать что бы то ни было, кроме наук естественных, – не рационально. Но всего не перескажешь. К тому же Вы сами все это слышали и знаете, мне остается только сказать, что дух невежества и тщеславия своим невежеством еще в полном цвете по всей России и процветет, вероятно, долго. Говорят, что будущее поколение будет лучше, будто дети, которым теперь четырнадцать и тринадцать лет, что-то обещают. Это я слышала в Петербурге. Дай Бог. Но долго ждать, пока они, сделавшись лучше, овладеют несчастной русской мыслью. У Новосильцевой я встретила очаровательную девочку лет пятнадцати. Это была племянница. Меня поразил в ребенке здравый человеческий смысл и гуманное чувство вместе с простотой и наивностью. Перед ее приходом мы говорили с Варварой Владимировной о дочерях Г.[193] В Наталье мне не понравилась холодность какая-то, отсутствие живого чувства и живого выражения своего мнения и желания. Может быть, я и не справедлива к ней, я так мало ее видела, но при взгляде одном на эту девочку я невольно сравнила и не могла не высказать моего впечатления Варваре Владимировне. «Неужели в самом деле она так понравилась Вам?» – сказала она, видимо, довольная. И потом рассказала мне, что это в самом деле хорошая девочка. Впрочем, это был, знаю, приятный случай для этой девочки выказаться с хорошей стороны: она просила Варвару Владимировну достать перевод одному бедному студенту и при этом принесла записку от Капустина, где говорится, что этот человек умеет переводить с трех языков, и на все вопросы о нем и о его занятиях отвечала своей тетке как взрослая женщина, видно было, что обо всем справилась и ничего не пренебрегла и не упустила из виду, а о книжках каких-то детских говорила как девочка, только очень хорошая девочка. Сам Бог, должно быть, учит таких детей, потому что мать ее, говорят, очень пустая женщина.

Много бы я еще хотела поговорить с Вами, дорогая Графиня, но тороплюсь писать, почта скоро отходит.

Как Ваше здоровье и что Вы делаете, кого видите? Эти вопросы я задаю себе постоянно, особенно, когда вижу из Ваших писем, что Вы часто нездоровы. Я теперь поправилась, как говорится. А какая здесь дорога, Графиня! Мостов нет. Чтоб проехать маленькую [станцию?], нужно было перекладывать лошадей всякий раз. Почта две недели не ходила. А иногда и вообще вся обстановка хуже ивановской. Там как-то свежее. Скоро еще буду писать Вам.