Адрес мой: Лебедянь. Тамб. губ.
Его Высокоблагородию Василью Прокофьевичу Суслову
С передачей А. С.
Я здесь пробуду месяца два. Я получила Ваше письмо для отца и ему его переслала. Вы доставили ему большое [удовольствие?] этим письмом.
Историю [?] я купила и читаю. Я постоянно читаю и не знакомлюсь ни с кем, чтоб читать больше, но все как-то идет медленно. Лучше уж читать что-нибудь, чем говорить о социализме.
Целую Вас очень.
Ваша навсегда Полинька.
Мой поклон Евгению Андреевичу.
Дорогая Графиня!
На днях я получила Ваше милое письмо. Меня ужасно беспокоит и печалит Ваше нездоровье, тем более, когда я знаю, что Вы неспособны вынести все условия лечения, на меньшее из этих условий – постоянное лежанье – и то едва ли Вы согласитесь. Я вылечилась от этой болезни, но у меня остались еще [?]; в последнее время я пользовалась одним железом, серебром и холодной водой. Ради Бога, не прекращайте лечения.
Мне кажется, что Вы живете довольно скучно (часто я стараюсь представить себе Вашу жизнь), когда Вы в карты начали играть. Я видела Вас вышивающую на канве, желала бы взглянуть, как Вы играете в карты. А я Вам скажу, что Ваша книга («Катакомбы»)[194] произвела здесь решительный эффект, я всем давала ее читать, – я всех не знаю здесь, но тех, кого я знаю, давала всем.
Конечно, это не Ваше произведение, но Вашего труда тут было немало, и то, что в нем Ваше, нетрудно, кажется, отличить: у Вас своя особенная манера выражаться, Вам самим принадлежащая. А меня так порадовал успех этой книги. Ведь такой успех доказывает, что сердца этих людей, – большей частью если не положительно дурных, то пустых, – не совсем закрыты для хороших чувств, может быть, большая часть этих людей и дурны-то потому, что до них не доходят хорошие слова. Но ведь это почти аксиома, что я сейчас начала говорить.
Вы меня спрашиваете, что я не пишу о впечатлениях своих за последнее время по случаю войны[195] и прочая. Я здесь так далека от всякого умственного движения, что Вы представить себе не можете; я полагала, что знаю не больше Вас о том, что творится в русском обществе, потому что источник знания этого у нас с Вами один: газеты. Когда читаешь газеты, то чувствуешь, как будто происшествия, в них описанные, творятся где-то очень далеко, чуть ли не на Луне, но это так только кажется, а на самом деле происшествия эти нас задевают, только без ведома и сознания нашего. Наш денежный курс сильно упал, но это не производит ни малейшего впечатления на публику, по крайней мере Лебедянскую, – говорят, что такой поворот чувствителен только для русских, живущих за границей. Но, помимо этих суждений, карманы наши пустеют, изредка, впрочем, доходят сюда разные слухи о Москве и Петербурге, по большей части такие, которым не всегда можно верить, тем более, что получаются они из двадцатых рук, может быть.