Окончания выставки Бурлюки не дождались. Уже 30 марта они были дома, в Хэмптон Бейз. На лондонской выставке было продано около десяти картин; Бурлюки посвятили ей два номера (61-й и 62-й) «Color and Rhyme». После окончания работы выставка была почти полностью перевезена в Кёльн, в галерею Гмуржинской, где работала с 29 сентября по 15 октября. Давид Давидович с Марией Никифоровной планировали полететь на её открытие, но здоровье не позволило. Бурлюку было уже 84 года…

Последние месяцы жизни он провёл в неустанной работе. За несколько месяцев до смерти, 19 октября 1966 года, Бурлюк писал в Тамбов: «Здесь на нашем походе жизни и 85-верстовой версте! Дал слово: каждый день кончать одну картину, с первого сентября пока идёт успешно. Большого и малого размера».

Он имел все основания быть удовлетворённым итогами своей жизни. Его признали всюду — в Японии, Австралии, Европе и Америке. Выставки в Лондоне и Кёльне он расценивал как «мировой успех» своего искусства, пришедший к нему под старость. И пусть признания в СССР он так и не дождался, но вызвано это было сугубо политическими причинами. Как только ситуация изменилась, имя Бурлюка сразу же вспомнили и у творчества «отца российского футуризма» появилось на родине множество поклонников.

«Искусство подвиг, оно длится, пока человек жив. Америка Бурлюка за его преданность искусству любит и уважает», — писал он Никифорову в ноябре 1965-го. А за две недели до смерти написал: «Мировой успех моего искусства, пришедший ныне, не требует финального всех сил напряжения для создания каждодневного новых картин. Блистательная старость».

Давид Бурлюк до последних дней продолжал вести активную переписку, живо интересовался всем, что происходит вокруг. Последнее письмо, которое так и осталось неотправленным, он написал художнику Эдварду Хопперу за четыре дня до смерти, 11 января 1967 года. Он сокрушался о том, что они, родившиеся в один день одного года и оба ставшие известными художниками, так и не успели встретиться…

Внизу, под письмом, Мария Никифоровна написала: «Последнее письмо Давида Давидовича Бурлюка. 12 января он ушёл в госпиталь Саутгемптон и умер в 6 ч. 10 мин. вечера 15 января 1967 года. При нём находились его сыновья Додик и Никиша».

«В 4 ½ приехал Додик с Никишей и я передала Папину левую руку с точками краски, не отмытой, столько лет эта рука держала палитру. Поцеловала живого Бурлюка в лоб и левую руку… Тихо-тихо папа Бурлюк скончался в 6 ч. 10 м. вечера. Доктор Спенсер ошибся только на 10 минут.

18 января в епископальной церкви торжественно совершилась заупокойная обедня с хором, и гроб, покрытый лиловой парчой, освещённый 6 свечами, понесли к выходу… Последнее пристанище Бурлюка было серого бархата. Гроб его вдвинули в автомобиль — в крематорий. А мы, осиротевшие, поехали домой. Дом наполнился художниками (как и церковь жителями нашей деревни), они привезли Бурлюку чин академика (Сезанну золотую медаль от академии положили в гроб)…» — это из письма Марии Никифоровны в Тамбов 12 февраля.