Не все встречи были такими приятными. Многих раздражало навязчивое стремление Давида Давидовича к саморекламе. По свидетельству жены художника Льва Бруни, «когда приехал Бурлюк, я пошла к нему, но он ни о чём, кроме себя, говорить не может (или не хочет)».

Судя по всему, Бурлюки и сами не чувствовали радости от этой поездки. 28 декабря Мария Никифоровна писала Николаю Никифорову: «Люди, видевшие нас, верно, не остались довольны, но мы ведь не куклы, а живые, и время прожитое нанесло карты линий на наши лица. Они видны на фото и производят невесёлое впечатление. Мы с Бурлюком были счастливы лететь опять домой. <…> Бурлюка здоровье стало падать в России. Много ненужного разговора. Вы все моложе нас, и не было у вас тревоги о “нашей усталости”. Каждый спешил что-то узнать, сказать».

О самой главной в тот приезд встрече рассказал в своих воспоминаниях Леонард Гендлин:

«Бурлюки попросили искусствоведа Каменского и меня сопровождать их в Третьяковскую галерею. Учёный секретарь Володарский устроил сверхскромный “приём”. На огромном столе красовались чашки с холодным чаем и печенье. Володарский снял трубку местного телефона. Он коротко проговорил:

— Из запасников принесите четыре работы Давида Бурлюка, те, которые мы вчера отобрали.

Пейзажи Бурлюка — поэзия в красках. <…> Меня поразила гамма красок, глубокое сочетание мысли и вкуса художника.

Давид Давидович стал просить свои картины в обмен на другие. Издеваясь, Володарский саркастически ответил:

— Вы, господин Бурлюк, в трудное для России время оставили родину, убежали, погнались за призрачным счастьем. Лучшие свои годы вы прожили на Западе. А теперь просите свои картины, которые были брошены вами на произвол судьбы. А вот мы, советские люди, сберегли их для потомков. Скажите, пожалуйста, почему мы должны возвратить вам ваши работы?

Выдержке Марии Никифоровны можно было позавидовать. Она сказала:

— Мы просим вас оказать нам, старым, больным людям, любезность. Взамен вы получите другие работы Бурлюка.

Давид Давидович плакал, словно маленький ребёнок. Слёзы катились по его широкому лицу. Трудно было смотреть на слёзы двух стариков, которые приехали прощаться с Россией, прощаться с родиной, которая обернулась для них мачехой.

В кабинет вошли Александрова (протокольный отдел МИДа), сотрудники Отдела культуры ЦК КПСС, от Иностранной комиссии Союза писателей присутствовал Чугунов. После общих приветствий Александрова произнесла следующий спич, который я тут же записал:

— Уважаемые Мария Никифоровна и Давид Давидович Бурлюк! Если вы примете решение навсегда остаться в СССР, мы готовы предоставить вам все условия для вашей плодотворной работы и сделаем всё возможное, чтобы собрать ваши картины и сосредоточить их в одном музее.