— Все насчет топлива Уляшка беспокоилась, — басил Семен Фуфаев. — И здеся угля подкупить собиралась. Что по карточке в районе получишь, на зиму разве хватит.

— С огородом управилась, — вставил Павел. — Кукурузу обломала и картоху выкопала.

— Я за день до смерти ее в лавке встретила, — смахнула слезу Мария. — Весёла-а-я.

«Поторопилась жинка с картошкой, — мелькнуло у Тягливого. — Сейчас самое время и копать».

— Не попеклись клубни? — перебил он Марию.

— Чего им печься, — опять налег плечом на Тягливого Павел.

— Сажали рано, едва снег сошел. До жарюки в кулак стали… С базара неплохо взяли.

— Это вы наловчились делать, — с иронией заметил Петр Петрович. — Летом цену набивать… Зелени, фрукты полно, и ни к чему не подступишься. То еще не выспело, то уже сходит. Городские половину получки на рынок относят.

— Шо о них пешься, — отмахнулась Ангелина. — Мы шпину гнем не шадаром.

— Уж ты гнешь, — едко бросил Тягливый.

Ангелина тяжело поднявшись, позвала мужа домой.

— Ступай, — нахмурился Павел. — Петр дело говорит.

С Ангелиной ушли еще две старухи, и Мария оказалась одна среди мужчин. Петр Петрович порывался поговорить с ней — и не понимал, отчего она не убирает со стола и сидит сложа руки.

— За куму, Паша, брат верно сказал, а за наше житье-бытье я с ним не согласная…

— Зачем покупателю твое житье-бытье, когда он в Петровку за ведерко бульбы красненькую отдает, — возразил Павел.

— Тебе, Паша, легко рассуждать. У тебя зарплата хорошая, постоянная. Огородик в три сотки ради удовольствия держишь, на пару с кумой разминаешься. А каково тем, кто копейку считает? Им базар — прямой прокорм. А что дорогое — так зато и отборное. Гниль предложить совести не хватает.

— Так, так, Маня, — подцакнул Фуфаев. — Это государство не посовестится отходы в продажу пустить. И какую еще цену заломит…

С веранды хорошо был виден проулок в зарослях лебеды. Среди травы медной коркой проступала жужелка. Ее зимой рассыпали соседи под глухую стену своей мазанки… Огород соседей впадал в крутой овраг, за которым высилась роща без единого пятнышка желтизны. Роща укрывала от глаз старый коровник, где уже сколько лет работала Мария. Она и рассказывала об этом, ни к кому не обращаясь, а чтобы облегчить душу.

…— Так и жили. Чем сами питались, то и буренкам скармливали… А после войны сколько уж минуло… Когда же ферма стала убыточной, от нее и вовсе отказались… Поначалу, правда, кажный новый начальник — от прилива чувств нас, баб, ободрял: дескать, меры примем, в гору пойдете. А на деле — всё наоборот… И стали наших коровенок на убой гнать. Не выдержала Уляшка, рассчиталась… Нас-то она подбивала отписать куда-то, да мы знали, дело это никудышное.