— Эх-хе, — выставил кулак Семен Гордеевич. — За тех коровенок я бы начальство год впроголодь держал бы. Враз брюхо запало бы. А то всё выговоры им для разнообразия.

— И за это Уляшка возмущалась. Уже в саду работала, а все не забывала нас… А потом, — запнулась Мария, — похоронила я мужа, дак она мне первой утешительницей была. Сердце меня хватало. Замрет и все тут… Она лекарство нужное несет… Своим делилась. Оказывается, после убиенных коровок стала у нея сердечко пошаливать.

Тягливый не на шутку испугался, что вдруг Мария возьмет и скажет, как Ульяна волновалась, а он такой сякой — не обращал внимания. Что никогда не расспросил, не приласкал. И вообще, был равнодушен.

«А когда мне было нянькаться с ней, — спорил про себя с сестрою Петр Петрович, — если сын хворым рос».

…Маленький Вася часто болел, и было само собой разумеющимся в первую очередь заботиться о нем. Стоило Василию рано выпорхнуть из гнезда: после восьмилетки — техникум, потом армия, где он и остался, пошли другие заботы… Петру к тому времени осточертело место продавца: хутор мельчал, а центральная усадьба, наоборот, крепла, и в тамошнем магазине, куда не влезешь ни за какие коврижки, был солидный оборот… Он устроился кладовщиком, поближе к начальству, и оно заметило его, предложив место в городе.

Тягливый вышел из-за стола, словно бы размяться. Его примеру, однако, никто не последовал.

Солнце давно село. Сирень возле веранды почернела, стала похожа в сумерках на разворошенный стог… В мутновато-сером небе проглядывал месяц. Проглядывал как-то сиротливо и неприкаянно, будто шумевший двое суток ветрюган принес его бог весть откуда и прибил к этому чужому, запыленному небу.

Петр Петрович уже не сердился ни на сестру, ни на гостей. Спешить было некуда. Посуду бабы и утром перемоют. Тогда же соседи стол заберут… Не находил он крайней необходимости сию минуту говорить с Марией… Успеется.

Семен уже рассказывал анекдоты. Годы мало его меняют. Лишь исчезла былая смуглость да еще больше ссутулился.

— Сидай, — позвал он Петра Петровича. — Когда еще так свидимся… Разве что на моих поминках.

— Уж ты придумаешь.

— Нет, Петя, следующий мой черед, — посерьезнел Фуфаев. — Эх, пошли, бог, легкой кончины.

— Ну-у завелся, — поморщился Тягливый.

— А ты ведь не приедешь меня хоронить, — без тени сомнения выдал Семен.

— Раньше тебя помру, ясно, что не приеду.

— Эх-х — вздохнул Фуфаев, — и в городе ты, Петя, ни овца, и здеся ни коза.

Петр Петрович в сердцах хлопнул чашкой о стол.

— Ты меня не подначивай. Забыл, как мы с тобой по молодости на тракторах горбили?.. Ты мне тогда о чем толковал? Чтобы я какую-никакую специальность, но получил… Закончил же я училище.