Когда они вернулись домой, Келл смолотил свои сэндвичи с холодной курятиной, от которых отказался на пикнике, мотивировав это тем, что не хочет, чтобы его на обратном пути схватила судорога, и поинтересовался у Грейс, как ей поездка.

— Просто чудесно, — с благодарной улыбкой ответила она. — Спасибо, что взял на себя самое трудное.

— Всегда пожалуйста, — отозвался брат. Потом запил очередной сэндвич кока-колой и спросил: — Почему сегодня?

Грейс покосилась в сторону ведущей наверх лестницы.

— Подумала, может, станет легче.

Он кивнул.

— И стало?

— Отчасти, — признала Грейс.

Однако в ее жизни было много всего, что не могли унести воды Скулкилла.

— Не возражаешь, если я спрошу? — отважился на вопрос Келл, в голосе которого звучала опаска. — Почему не приехал Ренье? Я думал, они с папой всегда ладили.

— Ладили, — вздохнула Грейс, — и ладят. Но…

Ей приходилось так часто извиняться и находить оправдания! Она занималась этим всю свою жизнь. Возможно, это был ее самый полезный и отработанный навык, близкий родственник умалчивания, которое тоже было отточено до совершенства.

— Но он должен посетить несколько деловых мероприятий. У нас же там рядом Франция, сам понимаешь. Это как здоровенный сосед-забияка.

На самом деле Ренье даже не предложил поехать с ней.

— Он слишком молод, чтобы вот так уйти, — хрипло сказал князь жене, когда та сообщила, что ей надо нанести последний визит отцу.

У нее возникло жутковатое ощущение, что муж говорит не столько о Джеке Келли, сколько о своем собственном отце, Пьере, которого он любил больше, чем остальных членов семьи. Уж точно больше, чем мать, которая им не интересовалась, или сестру, которая неоднократно пыталась его свергнуть.

— Конечно, — кивая, сказал Келл, — я просто хотел убедиться, что у вас, ну, всё в порядке. Нам всем нравится Ренье.

Вспомнились давнишние жалобы Дона, что Келл его задирает и даже пригрозил избить, если он не оставит Грейс в покое. А теперь брату нужно было подтверждение того, что ее отношениям с Ренье ничто не угрожает.

Ах, если бы так и обстояли дела!

В эти первые четыре года замужества Грейс стало ясно, что она безнадежно несовершенна. Должно быть, именно по этой причине отец вечно сравнивал ее с Пегги. Теперь и муж явно думал, что ей требуется постоянный инструктаж. И это касалось не только уроков французского — они шли великолепно благодаря ее способностям к подражанию, которые учителя в Академии всегда описывали как безупречные, за что большое им спасибо, — или даже занятий с отцом Такером, где речь шла о европейских политиках и членах монарших семей (в результате Грейс полагалось усвоить, кто есть кто, откуда родом и в каких драмах были замешаны предки каждого упомянутого лица за последние несколько столетий). Необходимость такого обучения она понимала.