— И посмотри, что ты получила взамен, — ласково сказал он, кладя руку на ее тугой округлившийся животик. Младенец внутри нее как по команде брыкнул ножкой. — Видишь? — с теплой отеческой улыбкой проговорил Ренье. — Это наше новое начало.

Что она могла ответить? Ведь муж был прав. В некотором смысле. Разве нет?

* * *

Проведя несколько дней с американской родней, дети с няней вернулись в Монако, а Грейс осталась в Ист-Фоллс с умирающим отцом. Обнимать на прощание маленьких Каролину и Альби было мукой. Грейс удалось не расплакаться, когда малыши поднимались по трапу самолета, но, когда они исчезли из виду, ей пришлось сильно прикусить кулак, чтобы не сломаться прямо в аэропорту. «Дети-дети…» — думала Грейс. Она так сильно любила их, что в их присутствии чувствовала себя незащищенной, полностью открытой. Иногда, как недавно в каноэ, это становилось чистой радостью, и она заражалась от ребятишек веселым легкомыслием. А иногда, вот как сейчас, будто падала со скалы, и сердце, сжимаясь, билось где-то в горле.

К счастью, у Форди сегодня был выходной, поэтому слушать, как она давится рыданиями всю дорогу от аэропорта до Генри-авеню, пришлось какому-то постороннему таксисту. Во всяком случае, дети радовались, что возвращаются домой, к отцу. Ренье был очень ласков с ними — временами даже слишком ласков, порой думала Грейс. Он покупал все, что они пожелают, и был готов в любой момент поиграть в щекоточного монстра или в лошадку, даже если мать собиралась их укладывать и не хотела, чтобы они снова разгулялись. После единственного круга по своей спальне на спине отца, издававшего конское ржание, дети не могли заснуть самое меньшее полчаса, на следующий день, не выспавшись, капризничали, а справляться с ними приходилось ей. Как-то раз она попросила Ренье перенести эти глупые игрища на утро, но он всего лишь сказал: «Не бери в голову, Грейс.

Мы же просто веселимся». Что ж, во всяком случае, он был демонстративно любящим отцом. В отличие от ее собственного.

— До чего же похоже на папу, верно? — сказала как-то вечером захмелевшая Пегги. — Умирать так, что мы в ожидании все ногти себе сгрызли. Он и жил в точности так же.

Неприязненные высказывания в адрес отца были так нехарактерны для старшей сестры, его дорогой Ба, на протяжении многих лет обожаемой и воспеваемой любимицы, что Грейс задумалась, какие еще обиды таятся под внешней идиллией. Однако она не задавала вопросов, потому что сомневалась, понравятся ли ей ответы.

Во время рейса из Франции в Филадельфию Грейс грезила, как будет сидеть у отцовской постели, протирать губкой его лицо и читать ему газеты, а он отдастся ее заботам и однажды, всего лишь один раз, скажет: «Спасибо, Грейс. Хочу, чтобы ты знала, что я тобой горжусь. Я знаю, все эти годы ты очень старалась». Совсем как Лир, который в конце концов осознал преданность Корделии, а в горячке даже принял ее за ангела.