Трудно точно понять, когда именно их отношения с Ренье дошли до столь плачевного состояния. Это произошло не в какой-то определенный момент, скорее, в результате серии эксцессов, каждый из которых сам по себе не казался слишком, ужасным, у каждого имелась предыстория и объяснение. Но теперь, когда тяжесть из-за них накопилась, Грейс чувствовала себя совершенно вымотанной от постоянных попыток решить, как себя повести, чтобы не особенно разозлить Ренье. Она вышла за него, потому что ощущала себя рядом с ним любимой и защищенной, но теперь подобное случалось так редко, что, когда это все-таки бывало, с трудом верила в реальность происходящего.

Теперь Грейс понимала, что самой большой ее ошибкой было закрыть глаза на вопрос своей карьеры и не настоять на пункте в брачном контракте, который позволил бы вернуться к работе. По прошествии шести лет замужества невозможно было даже вообразить, что она поднимет эту тему. Месяц за месяцем неумолимо катились вперед, и казалось, что иначе не будет уже никогда, не будет ничего, кроме бесконечного «сейчас». «Сейчас» ей всегда приходилось тревожиться, сглаживать острые углы, льстить, суетиться. И это «сейчас» было совершенно непосильным и всепоглощающим.

Ренье никак не прокомментировал выбранное ею платье, и Грейс радовалась, что не раскритикована, пока не поняла, что ей не сказали и о том, как она хорошо выглядит. Когда муж в последний раз говорил ей, что она красивая? Вспомнить было невозможно. Она посмотрела вниз, на коктейльное кольцо с сияющим аквамарином, которое он подарил ей всего несколько месяцев назад, на шестую годовщину их свадьбы, и подумала: «Он меня любит. Может, он не говорит об этом так часто, как мне хотелось бы, но это же просто моя женская прихоть. Он демонстрирует мне свою любовь как может и очень старается».

В великолепном пентхаусе Аристотеля, где все мужчины были одеты в смокинги, а женщины щеголяли в роскошных платьях и массивных драгоценностях и все выглядели как нельзя лучше, Грейс получила множество комплиментов, но ни одного из них не сделал ее муж. Вечер тянулся, она играла свою обычную роль, постоянно следя, не нужно ли спасти Ренье от какого-нибудь неприятного разговора, принести ему стакан воды, придумать повод уйти пораньше и так далее, а его настроение постепенно портилось. Вначале она услышала, как он ворчит о «тисках игорного вымогательства» в Монте-Карло; час спустя прозвучало: «Я всецело за папу и его Ватиканский собор, но, надеюсь, его реформы не дадут нашим детям оснований думать, что теперь все будет сходить им с рук».