«Верно, потому что я ледяная королева, лишенная чувства юмора».

— Я не хочу об этом говорить.

Все тело будто окоченело, и все же она вспотела, даже кожа на ладонях стала липкой.

— Конечно, не хочешь. Ты вообще больше не хочешь разговаривать ни о чем и никогда.

Неужели это правда? Возможно, Ренье так казалось, потому что у нее не было желания беседовать о том, что занимало его, — о его зоопарке, о казино, о строительстве в Монако, об этой его проклятой коллекции автомобилей. Но в той же степени верно, что и он не хотел обсуждать то, что важно для нее, — больницу, сад, открытие в Монако культурного центра, ориентированного на исполнительское искусство.

— Потому что каждый раз, когда я высказываю свое мнение неважно по какому вопросу, — ответила Грейс, — ты заявляешь, что оно неправильное.

— Это неправда. Ты несправедлива! — возмутился Ренье. — Тебе просто не нравится, когда я с тобой не соглашаюсь.

«Ну вот, это снова произошло», — подумала Грейс. Но вместо того чтобы разозлиться, она почувствовала, что задыхается, словно внутри у нее течет какой-то поток, становясь все полноводнее и грозя совершенно поглотить, утопить ее в себе. Она лихорадочно прикидывала, как быстрее всего завершить этот разговор, и в конце концов сказала, изо всех сил стараясь понять его позицию:

— Ты наверняка прав.

Грейс действительно не любила, когда возникали разногласия. Она избегала их всю свою жизнь. Возможно, ей следует быть более… какой? Открытой? Но это так сложно, когда тебя словно толкают под воду. Она постарается поработать и над этим тоже. Все что угодно, лишь бы закончить этот разговор.

Ренье не отвечал, ожидая, что она скажет еще.

Грейс положила свою прохладную влажную руку на его теплый сухой кулак, который покоился между ними на кожаном сиденье:

— Я постараюсь.

Ренье не ответил, и разговор, к счастью, наконец-то прекратился.

«Молчание, — сказала себе Грейс. — Вспомни уроки прошлого. Молчание гораздо лучше всего этого».

Глава 33

Глава 33

Едва заметив конверт, Грейс сразу поняла, что в нем. Сценарий. Он запросто валялся на ее письменном столе в кипе другой почты, среди прошений и поздравлений, но, казалось, обыкновенная оберточная бумага переливается неоновыми огнями. «Ее светлости», — было нацарапано на нем чернильной ручкой знакомым почерком Хича. Как мог он воспринять всерьез ее слова? Когда неделю назад они разговаривали по телефону — это был один из их периодических спонтанных созвонов, — она сказала: «Я скучаю по тому трепету, который чувствовала, когда получала от тебя сценарий, Хич. Я отдала бы что угодно за еще один». Грейс говорила всерьез, но это не было просьбой. Она просто сетовала на судьбу.