Воспользовавшись тем, что Розенталь и Франк завели вежливую беседу, я прогуливаюсь вдоль полок со старыми игрушками и кухонной утварью. Мне интересно, есть ли тут что-то времен Второй мировой войны (не до, не после, а конкретно времен войны).

Судя по всему, действительно ничего.

Франк тем временем присаживается на деревянный стул напротив Розенталя – часть их беседы я упустила, не заметив, как собеседники завели речь о национал-социализме. Никлас, как и я, изумляется: ведь после войны тут осталось море хлама. Почему ничего нет?

– Я еврей, – оскорбленно замечает Розенталь, задетый нашим настойчивым интересом. – Я не могу продавать такую дрянь. К тому же это экстремизм.

– Понимаю, – кивает Франк, – ваша семья эмигрировала из Германии в тридцатых?

– Часть семьи, – отвечает Розенталь уклончиво. – Сам я приехал сюда лет тридцать назад.

– Мне жаль, что вашим родным пришлось эмигрировать, – говорит Франк серьезно, словно бы признавая свою вину. Его собеседник живо реагирует на тон Никласа.

– Вы-то тут ни при чем, – говорит он.

– Ну это как посмотреть, – заявляет Франк, вглядываясь в мутно-серые глаза Арно. Я затихаю: скажет или не скажет?

– Как ни посмотри. Это было и было, – вздыхает Розенталь и, пытаясь увернуться от пристального взора Франка, смотрит на меня в некотором недоумении. И вдруг говорит: – Ладно, хорошо.

Сначала я не понимаю, что он имеет в виду, но когда его пухлая рука ныряет под стол и раздается шум ящика, выдвигаемого из темной ячейки, мне начинает казаться, что Розенталь хочет нам что-то показать.

– Вы оба сидите здесь. – Доктор Розенталь встает с места и идет к стеклянной двери, поворачивает ключ, переворачивает табличку с надписью «открыто» на «закрыто» и, насвистывая что-то, возвращается обратно. Мы с Франком переглядываемся. – Если кто-то из вас проболтается, мне будет очень плохо, так что прошу понять это. – Розенталь шарит в нижнем ящике стола.

Вытаскивает оттуда большую помятую коробку, в которой что-то позвякивает. – Предупреждаю, у меня осталось мало…

Доктор Розенталь открывает пыльную коробку, обитую материалом, и я слышу, как Франк шумно выдыхает: в ней несколько нацистских крестов, эсэсовские нашивки, бляшка с ремня, спичечница с нацистским орлом, несколько значков с двойной руной зиг, белых в красной окантовке, и какая-то коробочка, скорее даже футляр, из плотного бордового картона под шагреневую кожу – примерно три-четыре сантиметра в ширину, десять в длину и сантиметр в высоту. На крышке футляра – серебряное тиснение – цифра 25, вписанная в зубчатый круг, похожий на солнце. Внутри – награда.