– Ну тогда… тогда люфтваффе!

– Да нет же, – говорю я.

– Элитное подразделение СС?

– Нет. – К моему изумлению, Никлас всё-таки вовлекается в диалог с Арно.

– Ну кто тогда, а?

– Да не важно… – Я вдруг ощущаю необходимость смягчить накаляющуюся атмосферу.

– Нет, интересно же! – шумит раскрасневшийся лавочник.

– Он был… – говорю я, придумывая правдоподобную ложь.

– Генерал-губернатор Польши, – добавляет Франк неправдоподобную правду.

– В смысле, когда? – До Розенталя пока не дошло. Потом Розенталь тянет гласную: «А-а-а…»

Потом, задумавшись, рассеянно изрекает: «Дерьмо!»

Мне даже кажется, что он не понимает, что сказал это вслух.

Молчание.

Кажется, до Розенталя еще только-только доходит то, что сказал Франк. Никлас тупо уставился в витрину. Он просто замер – и ни по жестам, ни по выражению лица, отражающемуся в витрине, я не могу сделать выводов о том, что творится в его голове. На лице Розенталя же, который так и замер с крестом в руке, вся гамма чувств, но, пожалуй, превалирует что-то похожее на… сочувствие? Лавочник открывает дверь и уходит к себе в магазинчик.

Никлас молчит. Я поднимаюсь с бордюра. Мы просто стоим, не зная, как быть дальше. Раз – и дверь в магазин снова открывается. На пороге – Розенталь. Он мнется и пытается что-то сказать.

– Я прошу прощения, – миролюбиво начинает лавочник, не глядя на Никласа, – я и подумать не мог… Так что еще раз извините за настойчивость.

Франк говорит:

– Мне кажется, вам не за что извиняться.

Я прощаюсь с полностью ошарашенным евреем и благодарю за кролика.

– Он и правда очень старый, берегите его, – отвечает Розенталь, печально глядя на мою сумку, в недрах которой теперь поселился бронзовый зверек, а потом поднимает глаза и смотрит в спину медленно уходящему Франку, – интересный этот человек, Франк. Значит, то, что его отец генерал-губернатор Польши, – это правда?