– Не опоздаем, – говорю.

– Ладно. Только всё равно давайте недолго.

Зал №600. Франка не остановить. Он выступает перед студентами и не думает заканчивать. Тридцать минут назад Никлас вошел в зал. Как только он переступил его порог, и преподаватель, и ребята, и какое-то лысое официальное лицо в очках, очевидно работающее во Дворце правосудия, все устремили взгляды на него и резко умолкли. Они знали, что это за человек, потому что я успела заочно представить им его.

– Привет, я Никлас Франк, надеюсь, что я вам не помешаю. Мы хотели немного тут поснимать для российского телевидения, так что спасибо, что разрешили начать сейчас…

Невысокий лысый очкарик лет пятидесяти, в рубашке, галстуке и пиджаке свободного кроя в один скачок оказался рядом с Никласом и прошептал ему в ухо то, что я частично расслышала: «После того, как нам сообщили, что вы здесь, мы с ребятами обсудили вашего отца… и… если вы не возражаете… не будете ли вы столь любезны ответить на несколько вопросов».

– Ладно, только недолго, у меня не так много времени, – любезно ответил Франк и нелюбезно покосился на свои наручные часы.

Пока Сергей шептал оператору о том, как и что снимать, Никлас прошел в центр зала к студентам и, переминаясь с ноги на ногу, снова поглядел на часы. Я обвела взглядом зал. На кинохронике он казался много больше, раза в два. Массивная отделка из темного дерева занимает чуть больше двух третей боковых стен. Деревянный резной потолок, четыре огромные люстры, сталактитами свисающие с него.

Свет в зале не горит – нет нужды, потому что в окна бьет мягкая серость нюрнбергского полудня. Дневной свет падает на деревянные скамьи, на которых сидели подсудимые. Посредине, между рядами скамей, рассеченных проходом на две части, в стене можно заметить створки лифта, в котором в зал суда по одному доставляли обвиняемых. Длинный деревянный стол для судей расположен перпендикулярно скамье подсудимых, – местоположение судебной кафедры с сороковых годов изменилось, так что два судейских входа, обрамленных массивным зеленым камнем, оказались по бокам кафедры, над которой под потолком зависло огромное деревянное распятие. Во время Нюрнбергского процесса распятия, разумеется, не было.

Скользнув взглядом по напряженным смышленым лицам студентов, я отметила, что в большинстве своем это девушки, парней в группе всего несколько. Но всем ребятам крайне любопытен Франк, отец которого, по признанию самого Никласа, «всей своей жизнью способствовал появлению Гаагского международного трибунала, который судит преступления против человечности, например в Руанде. Наверно, в этом единственная заслуга моего отца, прожившего жизнь преступника».