– Так и сказал?

– Так и сказал.

– Мне казалось, – я стараюсь перекричать ветер, – что он более мягкий, более лояльный человек.

– Не ко мне, – отвечает Никлас, – к своему отцу. Пойдем обратно!

– И это все ваши знакомства в этой… среде?

Франк задумывается. И молчит с минуту. Начинает, улыбаясь:

– Был еще забавный контакт с дочерью Германа Геринга, Эддой. Как-то по просьбе одного американского писателя, который хотел иницировать нашу с ней встречу, я поддался уговором и позвонил Эдде. Он дал мне ее номер, в надежде, что она лучше примет эту затею, если ей позвонит человек не со стороны, а с такой же историей, как у нее. Я дозвонился, поздоровался, представился, она сразу же перебила меня и спросила, не тот ли я Никлас Франк, который написал столь ужасные вещи про своего отца. Я ответил, что да, это именно я. Бах! И бип-бип-бип. Она бросила трубку.

Я не могу сдержать улыбку: как это похоже на Эдду! – Кто еще из них послал вас?

Никлас закусывает губу:

– Вроде бы больше никто. С двенадцати лет я жил в интернате, там же были сыновья Риббентропа, Адольф и Бертольд. Отличные ребята, очень спортивные в отличие от меня, что меня тогда весьма злило. Мы никогда не говорили о политике. Один был моложе меня, другой старше. А в интернате все держатся своей возрастной группы, так что у нас и там не было никаких контактов. И потом, после школы, тоже.

Я смотрю на часы. Мы гуляем по полям Цеппелина уже больше сорока минут.

Пора возвращаться. Да и делать тут, в самом деле, больше нечего.

– Меня, если честно, тревожит всего один вопрос, – говорю я Никласу, когда мы все, продрогшие, не могущие отогреться, обедаем в центре города в уютном баварском ресторанчике. – Если вы сможете дать мне исчерпывающий ответ, то для меня многое станет понятнее.

– Интересно, – говорит Франк не без иронии, делая большой глоток пива и промокнув салфеткой усы. – И что же это за вопрос, способный сделать из меня открытую книгу?

– Почему вы пили за мистера Вудса? – уточняю я. – За палача своего отца?

– Дался тебе этот Вудс! – фыркает Франк. – Я же сказал: хороший человек и профессионал.

– Профессионал, господин Франк, знает, как сделать так, чтобы сломать жертве шейные позвонки. Тот самый «хруст ломающегося позвоночника», который вы слышите, думая об отце… Это ведь придумка, да? Не было никакого хруста позвоночника.

Впервые я вижу Франка таким. Мне кажется, еще секунда, и он врежет мне наотмашь, ей-богу. Но он молчит. Руки трясутся, но вряд ли это от волнения. Бешенство. Определенно он в бешенстве.

– Я не понимаю тебя, – сдавленно шепчет он.