Двадцать лет – к такому тюремному сроку был приговорен отец Рихарда.

Двадцать лет он провел в берлинской военной тюрьме Шпандау как заключенный № 1.

Двадцать лет – столько времени Рихард фон Ширах ждал своего отца из тюрьмы. Его жизнь началась с рагнарёка:

– Сорок пятый год. Мне три года, – рассказывает фон Ширах. – Я могу только догадываться, что произошло что-то страшное, но не понимаю – что, я вижу лишь, что какая-то неведомая сила разом изменила жизнь моей семьи, Германии. Тогда я видел лишь, что мы всё потеряли: дом, не стало няни, к которой я был очень привязан, мать исчезла в тюрьме. Отец, которого я толком и не видел, был то в одной тюрьме, то в другой, причем с каждым разом тюрьмы становились всё больше. Это были огромные тюрьмы. Лишь в одиннадцать лет я увидел его – и вот перед тобой человек, которого охраняют столько военных, разве кто-нибудь другой может быть интересней для мальчишки? Этот человек невероятно опасен. Но ты не знаешь почему. Почему родного тебе человека, отца, охраняют 600 военных? Чем же он так опасен? Это было невозможно объяснить. Но здесь и начинается путь к познанию. Для нас этот путь был во многом связан с нищетой.

Рождество, когда мне было три года, мы с братьями и сестрой праздновали в гостевом домике рядом с нашим бывшим домом, который к тому времени был занят американскими военнослужащими, ну а нас там некоторое время терпели. Я видел, как они надевали парадный мундир отца – веселились, развлекались этим. А в самое Рождество к дому подъехал грузовик, нас, четверых детей, заставили взять самое необходимое и увезли на этом самосвале в долину в Баварии и ссадили у бывшего домика лесника. Так мы встретили Рождество в 1945 году.

Мать, как я уже говорил, арестовали, и мы не знали, когда она вернется, – через месяц, через год, или мы ее вообще больше не увидим. Я не понимал, почему нет мамы, почему нет няни. Почему нас выгнали из дома и поселили к совершенно чужим людям, которые вынуждены были принять нас, только подчиняясь приказу? Так долина стала нашей ссылкой на последующие два-три года. Но, как и для любого ребенка, для меня эти места стали волшебными. Я жил на природе. У меня не было обуви. Первая обувь, которая у меня там появилась через год, – это сандалии, вырезанные из старых автопокрышек. Там мы жили с лесорубами, простыми крестьянами. Я прекрасно проводил там время, хотя и очень скучал по маме. Потом мне казалось, что это было очень счастливое время. Нельзя сказать, что мы там только страдали, ко многому относились с юмором и казались сами себе одинокими волчатами.