– Дайте пару минут. – Зотов мельком глянул в сторону церкви. Удача сама пришла в руки, грех не воспользоваться.

Он пошел к храму, на ходу подмигнув собравшимся бабам. Через два дома, у покосившейся избенки, опиралась на редкий штакетник древняя старушка, ровесница последнего императора. Крохотное личико скрыто в шали, рот безвольно обвис, на крючковатом носике волосатая бородавка.

– Здравствуй, мать.

– Здравствуй, сынок, – шамкнула бабка, показав голые синие десны.

– Церковь работает?

– Работает, миленький, работает, кажное воскресенье колокольня на службу зовет. А мы ходим, миленький, ходим. В тридцать втором закрыли церковку, осиротинили нас, батюшку, отца Исая, сослали, а немцы по новой открыли.

– Благодарна им?

Бабка опешила, гневно раздувая узкие ноздри, седые длинные волосы на бородавке встопорщились, Зотову в лицо уставился сухонький, покрытый темными пятнами кулачок.

– Ой, опороток, типун тебе на язык! – Бабушка – божий одуванчик – вознамерилась вцепиться в глаза рученками, похожими на сморщенные куриные лапки. – Благодарна! Гадина кака! Пошел отсель! Пошел прочь, не то кобелюку спущу!

– Спокойней, гражданка. – Зотов увернулся от воинственной бабки и прибавил шаг.

– Уваливай! – крикнула бабка.

– Простите, мать, не дело сболтнул!

Бабка ярилась, смачно харкая вслед и тряся кулаком.

Зотову стало немного стыдно. Глупая шутка, мальчишество и не более. Зато старушке какое-то развлечение.

Стрельчатая тень от двухъярусной, потемневшей от времени и непогоды колокольни пересекла деревенскую улицу. Зотов миновал калитку в кирпичной ограде и вошел в приоткрытую дверь. Внутри царила прохладная полутьма, удушающе сладко пахло воском и ладаном. Приторный аромат кружил голову. В блуждающем мраке густо мерцали переливы свечей. Смутные отблески прыгали по иконам. Столбики дневного света, увитые пыльными кружевами, отвесно падали из-под высокого купола. Зотов неуверенно остановился на входе, последний раз в церкви он был в шестнадцатом году, с матерью. Точно, на Пасху, народищу – жуть…

– Оружие положи, сын мой, – ласково попросили из темноты, характерно щелкнул взведенный затвор. – Нельзя с оружием в храм.

– А тебе можно? – Зотов сопротивляться не стал, сам виноват, дуриком сунулся, и осторожно опустил автомат на рассохшийся пол.

– У меня освященное, – парировали из темноты. – И пистолет не забудь.

«Глазастый», – выругался про себя Зотов, двумя пальцами вытягивая ТТэшник из кобуры.

– Подойди, сын мой.