Зотов приблизился к иконостасу и увидел широкий раструб пламегасителя немецкого МG-34, нацеленного ему в область груди. За пулеметом, укрытый мешками с песком, лежал некто в черном облачении, с бородатым, плохо различимым лицом. Огневая точка была оборудована по всем правилам фортификации.

– Могу вам помочь? – поинтересовался странный человек.

– Теперь даже не знаю, вроде и не к спеху уже, – развел руками Зотов. – Всех так встречаете?

– Перед Богом все равны, вот и встречаю всех одинаково.

– Думал, мне одному такая честь.

– Времена нынче смутные, прошу прощения, – без тени раскаяния сказал человек. – Кругом банды, житья не дают, грабят народ, бабенок насилуют, непотребства чинят, вот я с Божьей помощью и обороняюсь.

– Приходилось стрелять?

– Бог миловал. Но если придется – не дрогнет рука.

– Верю. Пулеметик откуда?

– Пожертвование, – не моргнув глазом соврал священник. – Приход бедный, я любой мелочи рад. Тут крошка, там ерошка…

– Меня можете не бояться, я из партизанского отряда.

– Так я и не боюсь, – фыркнул пулеметчик. – А партизаны все разные, кто немца бьет, а кто курей со двора прет. Какого отряда?

– «За Родину». Знали Олега Твердовского?

– Он умер, Царствие Небесное.

– Я в Глинном именно по этому делу.

– Олег Иванович, бывало, ко мне заходил, о мирском говорили, хороший был человек. – Бородач поднялся из-за пулемета, вышел на свет и представился: – Отец Филофей.

С правильного, словно высеченного из камня, лица смотрели умные, внимательные глаза. Священник оказался моложе, чем можно было предположить, лет сорока, высокий, худощавый, бледный, с запавшими щеками и окладистой бородой.

– Виктор Зотов. Смотрю, немноголюдно у вас.

– Время сейчас неурочное, службы нет, – пожал плечами священник. – Так чем могу? Крещение, отпевание, исповедь?

– Нет, благодарю. У меня богословский вопрос. – Зотов сунул руку за пазуху.