Главный комиссар побежал. Пожилая дама в ужасе отскочила в сторону.

Молодой человек сорвался с места.

— Стойте! — прокричал Айзенберг.

По привычке он хлопнул себя правой рукой под левой подмышкой, но, разумеется, кобуры с пистолетом там не было.

На перекрестке парень скрылся за рододендроном. Когда Айзенберг подбежал к этому месту, то уже никого не увидел. Какое-то время он еще бегал среди могил, но на необъятном кладбище с его бесчисленными пересечениями дорожек скрыться было проще простого. Едва дыша, он вернулся к могиле и обвел взглядом обеспокоенных гостей.

— Это был он! — сказал он больше самому себе, чем остальным. — Этот ублюдок стоял там.

Отыскав в толпе своего недавнего коллегу, Айзенберг направился к Удо Папе, который выглядел так, будто всей душой желал быть где угодно, только не здесь.

— С тобой все в порядке, Адам?

— Да. Удо, это был он. Он был здесь. Тот блондин в солнцезащитных очках.

— Насколько мне известно, Кёрнер — шатен, — мягко сказал Папе.

— Понятно, что он был в парике, — ответил Айзенберг. — Вызывай оперативников! Он должен быть совсем рядом!

Вокруг них собралась толпа. Большинство из присутствующих не знали, как вести себя в такой ситуации, однако их распирало любопытство.

— Адам, Ольсдорфское кладбище — второе в мире по величине. Ты ведь не будешь настаивать, чтобы я вызвал сотню нарядов и заставил их все тут прочесать?

В этот момент до Айзенберга дошло, что многим он сейчас казался умалишенным. В первую очередь Эмилии и Михаэлю. Они все еще стояли у могилы, где, как и их отец, принимали соболезнования, и смотрели на него с беспокойством.

— Неужели никто не заметил молодого человека в желтом парике и темных очках, там, рядом с синими рододендронами? — сказал Айзенберг громко.

И не получил ответа.

* * *

С кладбища они отправились в ресторан, в котором старик-судья и его сын часто ужинали. Организованный для них зал быстро наполнился жизнерадостным смехом, словно они были на встрече выпускников, а не на похоронах. Раньше Айзенберг осуждал бестактность тех, кто во время поминок (что за уродливое слово!) позволял себе смеяться. Однако теперь он был этому рад. Только сейчас ему стало ясно, что этот смех служил утешением. Жизнь продолжалась. При всей своей серьезности его отец обладал чувством юмора и вряд ли захотел бы, чтобы сейчас все удрученно глядели в свои тарелки.

Айзенберг сидел в центре зала с Эмилией, ее другом, Михаэлем и сводной сестрой своего отца. Удо Папе только что ушел. Он пообещал, что передаст службе розыска предположение о том, что Кёрнер «вероятно» находится в Гамбурге.