Божедомы ежедневно вывозили из крупных городов по нескольку телег с мертвецами и сваливали их в братские могилы, вырытые за пределами городских стен, словно мусор, подобно тому, как в деревнях опрокидывают навоз в выгребные ямы. Когда эти могилы наполнялись, их закапывали и рыли новые. Возле прежних тут же начинали копошиться двуногие любители мертвечины, раскапывая нетерпеливыми перстами свежую землю. А божедомы вновь и вновь отправлялись в свой скорбный путь, подбирая на улицах городов и обочинах дорог мертвых, а случалось, что и не совсем мертвых христиан. Ибо попадалось среди них, что достоверно, много и таких, у коих душа еще не разлучилась с телом, хотя они и лежали бездыханными. Но их также хватали за руки или за ноги и втаскивали на телегу, где они, брошенные друг на друга, лежали, как мотовила[74], в корзине. Впрочем, так было всегда от сотворения этого мира, ибо жизнь и смерть в нем – словно две стороны золотого су. И никогда не знаешь, какой именно стороной к тебе завтра обернется капризная стерва жизнь – орлом или решкой.

Глава 2 Приют людоедов

Глава 2

Приют людоедов

Читатель оказывается за пиршественным столом настоящих каннибалов, где знакомится с Жаном и всей его омерзительной семейкой.

Мертвяков было двое. Один, доходяга с торчащими, будто готовыми разорвать кожу мослами, валялся на боку возле кучи навоза. Одежда его, видимо, была украдена минувшей ночью. Другой, наполовину сожранный, лежал возле охапки пересохшего сена. Вчера вечером, когда он приполз сюда, он был еще вполне живым и даже с ногами, хотя они у него почти не двигались. Полночи он, чавкая, с жадностью поедал сено. Мальчик хотел вынести бедняге немного провизии, но боялся, что, если выйдет, его заметят и нападут звери на четырех ногах, а если очень не повезет, то, еще хуже, – на двух. Обезноженный ел сено, пока не надорвался и не умер в страшных судорогах. А утром пришли собаки. Стая деревенских кабысдохов, превратившихся в жутких исчадий ада, питающихся человечиной, появилась, как всегда, внезапно: ни воя, ни лая, ни даже тихого рычания не услышал мальчик. Когда совсем рассвело, от сеноеда осталась лишь половина тела. Мосластым людоеды почему-то побрезговали – видимо, он показался пресыщенным человечиной зверям слишком тощим.

Кудлатый пес, обожравшийся настолько, что мог передвигаться только ползком, зевнул, лениво перекатился к центру двора, и там его стошнило человеческой плотью. Затем он заметил глядевшего в щелку мальчишку, незлобно гавкнул и уполз в кусты – дрыхнуть. Он понимал, что достать мальчугана все равно не сможет, да это было и ни к чему: еды для пса-людоеда вокруг имелось в избытке.