Позади него тихо лежала Эмили. Ее лицо сейчас казалось гладким и безмятежным, как у ребенка. Рот приоткрыт, нижняя губа отвисла. И вдруг на него волной нахлынули воспоминания. Скрипучий линолеум, накрахмаленные простыни и жесткие белые покрывала, застиранные до дыр. Писк медицинского оборудования и грохот упавшего на пол планшета. Вслед за этим — голые стены и паркетные полы «Керенсии», все их вещи, упакованные в ящики и оставленные гнить в подвале.

Эта волна вынесла на поверхность еще одно воспоминание. Оно подплыло тихо и незаметно, а потом вдруг сделалось ярким и отчетливым, заслонив все остальные. Скотт крадется по лужайке в предрассветной дымке, думая о тех ящиках, об их содержимом, обо всех этих мягких, легких, нежных вещицах, из которых уже выветрился ее запах. В розовой спальне он аккуратно переступает через разбросанные игрушки и останавливается в изножье кровати. Из-под одеяла видна маленькая ручка, сжатая в кулачок, лишь один палец, тоненький, деликатный, вытянут, как указующий перст. Палец нацелен прямо на него — и на подушку, которую он тискает в потных, трясущихся ладонях. Скотт поднимает подушку. «Ты — не она, — думает он, приближаясь, поднимая подушку выше, занося ее над кроватью. — Ты никогда ею не станешь…»

Но в последнюю секунду он слабеет, подушка падает из рук на пол, а указующий перст исчезает под одеялом, когда его обладательница перекатывается на бочок, сладко посапывая во сне.

Скотт скорчился, навалившись на руль и разинув рот в безмолвном крике.

Глава сорок восьмая. Эмили

Глава сорок восьмая. Эмили

Эмили, открыв глаза, увидела знакомую обивку и тонированное стекло окна. Она лежала навзничь на заднем сиденье внедорожника; под коленки ей была подсунута сложенная скатерть для пикника. Снаружи было по-прежнему темно.