Девушке удалось с трудом, маленькими рывками, приподняться на локте.

Скотт сидел за рулем.

Эмили ощупала свой затылок — пальцы стали мокрыми.

— В меня стреляли? — Голос прозвучал хрипло, будто она до этого молчала годами. И собственный вопрос поставил ее в тупик, мелькнула мысль: «Стреляли? Кто стрелял?»

Скотт закашлялся и потер глаза.

— Нет. Я стрелял мимо. В дерево. Ты упала в обморок и ударилась головой о камень. Да и когда по лесу бегала, вся исцарапалась о ветки и стволы.

Эмили попыталась сесть, и ей это удалось. В голове пульсировала боль. Она коснулась рукой левого плеча и опять почувствовала мокрое — там была ободрана кожа.

— Выглядишь жутковато, — продолжал Скотт. Их взгляды пересеклись в зеркальце заднего обзора. — Еще ты, наверное, ногу подвернула — лодыжка распухла.

Эмили посмотрела на ногу — он был прав.

— Что происходит? Где Нина?

— Вернулась в дом. Не беспокойся, здесь только мы.

«Только мы…» Эмили никак не могла сосредоточиться. Озноб пробирал до костей. Снова ощупав затылок, она обнаружила набухшую здоровенную шишку. Смутно вспомнилось, как ее волокли по земле, и она машинально схватилась за ручку дверцы, готовая бежать.

— Не заперто, — сказал Скотт, наблюдая за ней в зеркальце.

Эмили нажала, и дверца действительно открылась, впустив в салон влажный ночной воздух и запах опавшей листвы. Память мгновенно перенесла ее в Хоксли, на поле за железнодорожной станцией, в день ее первого поцелуя. Эмили тогда было пятнадцать, в одной руке она сжимала бутылку сидра, другую запустила в спутанные волосы на затылке парня. «Мой дом. Мой родной дом. Настоящий». Она подумала о родителях — как они беспокоятся о ней и ждут звонка.

— Все будет хорошо, — сказал Скотт, когда Эмили начала плакать. — Давай выйдем на воздух. Я здесь задыхаюсь.

Они оба медленно и осторожно вылезли из внедорожника и встали друг напротив друга. Под ногами похрустывали сухие листья. Скотт стоял, засунув руки в карманы и опустив голову, как школьник в кабинете директора.

— Я не знаю, с чего начать, — проговорил он.

Эмили вытерла глаза тыльной стороной ладони. У нее и вовсе пропал дар речи. Все тело сковало невыносимое напряжение, челюсти крепко сжались сами собой.

Скотт некоторое время рассматривал землю у себя под ногами, потом небо и крышу машины.

— Может, с того дня, когда мы с женой ехали в аэропорт? — продолжил он наконец. — Я сказал тебе правду. У нас действительно была дочь, ее звали Аврелия, и она заболела. Только вот так и не выздоровела. — Он медленно вздохнул. — После смерти дочери все изменилось. Нина была раздавлена, сломлена и… Это сложно понять, если у тебя никогда не было… — Он замолчал, подбирая слова.