– Ребенок, которого я ношу.

– Я не знал, что у тебя будет ребенок.

– Ну, а теперь знаешь. Вот, – она протянула ему жареный тост на кончике ножа. – Чай заварен. Ты должен уйти через полчаса.

– Я вроде как твой брат.

– Надо было думать об этом раньше.

– Я за все заплатил.

– Да, грязными деньгами. Нет уж, спасибо.

– И куда мне теперь идти?

– Об этом ты тоже должен был подумать.

– Слушай…

– Нет, ты слушай, Энд. Я снова хочу быть хозяйкой в доме, и Мэтт снова хочет быть хозяином в своей комнате, и мы сейчас это не обсуждаем.

Она встала. Кожа у нее побледнела, и круги под глазами явно выдавали то, что она беременна. На ее подбородке выскочили прыщи, корни волос отросли и выделялись коричневым пушком на фоне соломенного блонда.

Он допил свой чай. Съел свой тост. Пит подобрал вилкой желток, сосиски и фасоль и отправил все это в свой скошенный рот. Ошметок желтка упал ему на толстовку.

– Проваливай, – сказала ему Мишель и швырнула в него полотенцем.

Энди оглянулся. И тут, внезапно, он понял, что с него хватит. Он не мог больше здесь оставаться ни дня. Он встал.

– Ладно, – сказал он.

Ему особенно нечего было собирать, а кое-что он даже оставил. Все с легкостью поместилось к нему в сумку. Через двадцать минут он ушел, не сказав никому из них ни слова. Было солнечно. Вокруг многоквартирных домов и на отдельных участках расцвели нарциссы. Погода была приятная. Пахло весной.

«Хорошо, – сказал он себе, – так хорошо».

Он подумал, как там поживает тюремный огород.

Он чувствовал себя так же, как когда только вышел, в самые первые моменты. Отчасти это было из-за весны, отчасти из-за того, что ему больше не надо было, скрючившись, лежать в вонючей комнате Мэтта или наблюдать за тем, как его зять ест яйца. Но было еще что-то – какое-то странное чувство, как будто он наконец вышел из темного тоннеля, который должен был закончиться еще несколько месяцев назад, но в котором обнаружилось много дополнительных закутков.