Очень скоро любопытство переросло в странную патологическую одержимость, и на последующие три года Сен-Жермен всецело отдал себя ей — обладательнице серо-голубых глаз, смотрящих из проёма тёмной уродливой чадры. Глупые евнухи представили эту женщину как Интисар-хатун, впрочем, сама она ни разу не назвалась по имени. Высокая решётчатая перегородка мешала коснуться её; граф довольствовался одним голосом, который раздавался в полумраке маленького павильона. Туда его привели слуги, объяснив по пути, чего не следует делать. Сен-Жермен честно поклялся им и себе, что не нарушит правил, заодно напомнил о цели своего визита в Персию.

— Вы хорошо устроились, граф? — прозвучавший из-за перегородки чистый французский застал врасплох. — Как вам на новом месте?

— Благодарю за заботу, госпожа. Меня всё устраивает, — ответил он, стараясь слишком уж часто не бросать взгляды на пустые ячейки решётки, сквозь которые просачивался силуэт. — Я могу говорить на фарси, если вам удобнее…

— Меня предупреждали, что вы человек образованный. Вас ещё не приглашали во дворец нашего повелителя?

— Пока я не удостаивался такой чести.

— Пока? Значит, всё-таки рассчитываете на аудиенцию?

— Простите, — Сен-Жермен почтительно склонил голову, надеясь избежать других подобных вопросов.

— Говорят, вы ладите с французским королём.

— Я был принят при дворе.

— Расскажите об этом.

— Госпожа?

— О Версале. О Париже. Какой вы находите Францию?

В течение нескольких минут он рассказывал о вещах, с которыми простился: о великолепии старинной европейской архитектуры, блеске аристократии и модных новинках, о размахе и пышности приёмов.

— А этот варварский обычай ещё соблюдается? Вроде того, что пока не поест король, к трапезе никого не допускают.

— Вам известно о нём?

— Я интересуюсь многими вещами.

Сен-Жермен услышал улыбку, почувствовал её так же отчётливо, как тепло солнечного света, коснувшегося обнажённой кожи.

— В частности меня волнуют драгоценные камни, — продолжила Интисар-хатун. — Француженки демонстрируют их на открытой шее. Чем дороже у женщины ожерелье, тем выгоднее её положение в обществе.

— Это условность, госпожа.

— Вся жизнь строится на условностях, — она показала евнуху какой-то знак, и тот послушно принёс Сен-Жермену шкатулку, в которой лежало украшение. — Что скажете, граф?