– Вон он! Держи! – ответно послышалось за спиной.

– Уйдет, паскуда!

Что-то тяжелое пронеслось мимо него со свистом, упало в подлесок, стряхнув с ветвей сухую листву. Степан не обернулся, только ускорил бег, и несся теперь широкими скачками, разом перемахивая поваленные деревья и разбитые надгробия.

За спиной хрустели и ломались ветки, слышались голоса:

– Обманщик!

– Убийца!

– Окружай! Окружай!

– К церкви идет!

Сердце прыгнуло к горлу. Степан пригнул голову и заметался между двумя крестами, зацепился рукавом за поваленную сосну. Рубаха треснула, и на сучке остался трепыхаться белый лоскут. Черных сцепил зубы: куда бежать?

Просвистело снова, больно толкнулось в плечо. Степан пошатнулся и зашипел. Еще один камень едва не задел голову, поднял волоски на макушке и тяжело плюхнулся в траву.

Кто без греха? Пусть первым бросит…

Степан ухмыльнулся болезненно и криво, повел по сторонам гудящей головой. Вот снова мелькнуло белое пятно, как заячий хвостик. В прореху между качающихся веток проглянул смоляной бок Окаянной церкви.

– Акули-на-а! – закричал Степан, уже не таясь. Переложил скальпель в другую руку, скривился от прострелившей плечо боли, потом обтер окровавленную ладонь о штаны и побрел вперед, медленно раздвигая грудью ветки кустарника. Ноги то и дело спотыкались о просевшие холмики, кресты выступали частоколом. Вон и знакомая могила – в полумраке Степан не видел, что написано на дощечках, но прочитал по памяти: «Черных Демьян Афанасьевич».

Степан заскрипел зубами от бессильной злобы. Смотри, старый колдун, к чему твое самодурство привело! Как все друг другу за Слово глотки грызут! Доволен теперь?

– А ну, стоять!

Из зарослей вышагнул Михаил Иванович. Дуло охотничьего ружья уставило на Степана пустые глаза – черные, какие бывают у акул. И сам участковый, заросший и черный, с разбитым в драке лицом, стоял, подрагивая, не то от ветра, не то от волнения.

– Скальпель брось!

– А ты ружье, – глухо ответил Степан, тяжело дыша после быстрого бега. Краем глаза заметил, как через кустарники продираются люди: рубахи темнеют грязью и прорехами, пояса кто потерял, кто дважды обмотал вокруг себя, чтобы не цепляться за ветки. В руках у многих – камни. Волки сбросили овечьи шкуры и теперь требовали свое.

– Самосуд хотите устроить? – усмехнулся Степан. – Забыли, на кого руку поднимаете?

– На лжеца, – раздался со стороны голос.