– Иди, – тихо сказал Степан дочери и легонько подпихнул в спину. – К Аленке иди!

Пусть ведьма, а дочери с ней спокойно. Успеть бы увести, пока никто не знает, в ком на самом деле скрывается Слово. Вот только чужак странно наклонил голову и тоже шевельнул губами, словно услышал все сокровенные мысли Степана.

– Что обещал – исполню, – сказал Черный Игумен и, подняв ладони, хлопнул над головой.

То был знак.

Люди сомкнули руки.

Притопнули, впечатав подошвы в землю, и двинулись посолонь, приговаривая на выдохе:

– Ох, дух! Дай слух! Изреки слог! Спаси, Бог!

– Спаси, Бог! – повторяла Рудакова, увлекаемая хороводом.

Текли по ветру красные пояса, мелькали белые рубахи. Изредка размыкались руки и люди расходились ручейками, чтобы сомкнуться снова чуть в стороне, притопнуть, выговорить:

– Ух, ух!

И закружиться быстрее.

– Иди же! – прикрикнул снова Степан.

Его голос потонул в далеком громовом раскате. Акулина всхлипнула и, подпрыгнув на месте, как перепуганная птичка, бросилась к ведьме. Та подхватила ее на лету и повлекла вниз по склону.

– Блаженны слышащие Слово и соблюдающие его! – закричал Степан, подняв лицо к быстро темнеющему небу. – А кто соблюдает Слово, в том истинная любовь Божия свершилась! Се, услышьте! – он поднял к небу разведенные ладони, и показалось, потекла по ним смолистая темень, а может, кровь. – То эхо гласа Его и отблеск очей Его! Грядет Господь на огненной колеснице, в левой руке его мера, в правой – меч. Так, измерит дела ваши и воздаст по вере…

– Вижу, вижу! – заголосил кто-то, и люди застонали, как один человек.

Степан тоже глянул и похолодел.

Туча накатывала на деревню, подрагивая, как студень. В ней что-то беспрестанно искрило и шевелилось, и прямо над головой Степана бессмысленно ворочался круглый и лунно-белый, затянутый пленкой глаз.

В страхе вскрикнул женский голос. Круг распался, и с десяток людей повалилось на траву.

– Ооо! – выл кто-то на одной тоскливой ноте. – Ооо…