Город, наконец, закончился, огибающая карантин широкая дорога уводила в сторону моря, стелилась под скоплением небольших, с шапочками травы на макушках, скал, и уходила в сторону рыбачьих поселков и огромной новой верфи, заложенной несколько месяцев назад. За карантином Мем неожиданно въехал в целое лежбище бродячих собак и таких же бродячих людей — прямо на обочине в пыли отдыхала целая армия нищих человек в триста. Мем перевел лошадь на шаг — тут быстро ехать было нельзя, иначе собаки засмеют, — а потом и вовсе остановился. Спросил у приподнявшего голову оборванца, где здесь храм.

— Который с серебряным петушком на крыше? — уточнил оборванец.

— Сам ты петушок на крыше, — перебил его сосед, выглянув из-за облезлого куста. — Там не петушок, там феникс!

— Ну почему вокруг меня такие люди злые? — обернулся спрошенный Мемом оборванец к своему товарищу.

— Да потому что ты живешь в сточной канаве! — отвечал ему тот.

Они продолжили спорить и обзывать друг друга, забыв про Мема. Он мысленно махнул на них рукавом и отправился дальше. Храмик все-таки нашелся. Он был так мал, что, если бы не этот петушок-феникс, Мем проехал бы мимо, приняв его за обычную лачугу. Спешился, вошел внутрь, положил в поминальную чашу два дяна, а тугую трубочку записки незаметно забрал в рукав. Чуда не случилось, за ближайшем углом никто Мема не ждал. Бумага и почерк были те же. Вокруг никого, даже служителей нет, лампадки перед закопченными настенными ангелами не горят, нет масла.

Теперь Мему следовало подняться в верхний город к каскадным прудам и искать на водокачке, снабжающей городские фонтаны водой, водомерный узел. Оттуда — о чудо, стоило о ней сегодня заговорить! — его отправили в Академию Музыки, правда, не в саму, а в сад за нею с неким дуплистым деревом. Город стал казаться Мему много больше, чем поначалу. Не Столица, конечно, которую из конца в конец разве что за день проедешь, но тоже немаленький. Если смотреть со стороны, Мем бродил по нему, как подмороженная муха в осенний день. Так же бессмысленно и бессистемно. Впрочем, система-то наверняка была. И Мем даже догадывался, какая. Он не раз и не два оглядывался с полпути — не на усадьбу при префектуре, где за каждым его шагом должны были следить, а на место, куда должны привести в итоге письменные указания.

К развалинам градирни у залива Болото Мем добрался чуть меньше, чем за четверть стражи до заката. Разбойничья лошадь под конец их скитаний устала и начала спотыкаться на ровном месте. Мем спешился и повел ее в поводу. У сезонных дождей, наверное, все-таки были природные правила. Начинался прилив — начинался и дождь. В этот раз не гроза, не шторм и не ливень. На резвом северном ветре в приморский южный город прилетела северная дождливая гнусь. Как перебралась через горы и пустыню, не высушив пузо и не растрепав бока, кто ее знает. Повезло ей, выжила. Ветер плавно стих, небо подернулось дымно-серой сеткой, подсвеченной с моря закатным красным солнцем, и мелкая морось посыпалась на Арденну, размазывая по разномастным мостовым подсохшую за день белую метель.