Тию отложила перо.

Некоторое время она не знала, что сказать, потому что чувств было много, а слов мало, и все они казались не теми, что нужно.

– Да, может быть, – призналась она. – Но это пустые сожаления. Больше всего я бы хотела, чтобы Раду и Корнелий вернулись.

Она запнулась.

– Как вы думаете, – шепотом спросила она, будто опасаясь спугнуть что-то, – как вы думаете, они же вернутся?.. Я так долго жду.

Тию встала и отошла к окну. Сквозь частый переплет была видна серая улица, но Тию не смотрела на нее, зная весь нехитрый пейзаж наизусть. Когда-то давным-давно, целую бесконечность назад, именно в этой комнате Корнелий экзаменовал Раду. Тут определилась их судьба, завязалась в узел… или же начала распутываться наконец?

– Мне так надоел этот город, – едва слышно сказала она. – Здесь все время дождливо и холодно. И улицы такие узкие, давят.

Лучан колебался всего миг, потом бесшумно подошел к ней и бережно обнял за плечи.

– Тебе достаточно только сказать, – мягко произнес он, – и я увезу тебя. Если нужно, возьмем всех, кого пожелаешь, хоть этого оболтуса Нико, хоть твоих служанок. Не нужно будет сидеть в этом захолустье и сторожить чужой дом.

– Но здесь их вещи, их книги, их работы… и они вернутся именно сюда.

– Тогда и я… буду ждать, – устало сказал Лучан. – Сколько там понадобится.

Они помолчали, слушая шелест дождя за окном.

– Снова пришло письмо от Ницэ, – сказала Тию, чтобы сменить тему.

– Угрожает?

– В этот раз предлагает отступные… говорит, что может поспособствовать восстановлению имения моего отца. Лишь бы мы отозвали то донесение, сказали, что все это ложь.

– И ты?..

– Мне это не нужно. Он заплатит за все, что сделал с Раду, сполна и, может быть, чуть больше. У них уже начались обыски, и капитан Бассу писал, что Ницэ пытался подкупить дознавателей, но вышло только хуже. Его дело будет показательным, и ему уже ничего не спустят с рук. Я и пишу ему сейчас, что он сам себе роет яму. Отец Ницэ при смерти, и если он не изменил завещание, то сам Ницэ может остаться без средств к существованию.

– Сколько кровожадности, – ласково сказал Лучан, и Тию сердито сжала губы.

Потом вывернулась из его рук и снова села за письменный стол. Лучан еще немного постоял у окна, постукивая пальцем по раме.

Посмотрел на толстый шнурок шрама, змеившегося по левой ладони. Такие же шрамы уродовали тонкую ладонь Тию и мягкую – Иона-младшего. Раны, которые они нанесли себе в ту ночь, чтобы полить алтарь кровью и вымолить Корнелию разрешение вернуться, заживали плохо. Словно старые Хранители изо всех сил тянули себе каждую возможную каплю крови и силы.