Светлый фон

В их разговор вмешались. Более теплый и звучный голос Велеу-целителя произнес:

– Мы примем твою жертву, человек. Отдай свое создание. Ты пришел просить за девушку, поэтому мы можем отпустить ее. Но у нее уже не будет ничего из того, что мы прежде ей дарили.

Мы примем твою жертву, человек. Отдай свое создание. Ты пришел просить за девушку, поэтому мы можем отпустить ее. Но у нее уже не будет ничего из того, что мы прежде ей дарили.

Прежде чем Корнелий успел ответить, гомункулюс соскочил с его плеча и пробежал в ладонь, указывая в сторону алтаря.

Корнелий смотрел на него – безымянное создание, странное существо, самозародившееся в результате его, Корнелия, желания. Его пропуск в этот мир, который, он, впрочем, и так уже испортил.

– Только если ты согласен, – прошептал он.

Сделав несколько шагов, Корнелий опустил гомункулюса на серую щербатую поверхность камня. Помедлив мгновение, разжал пальцы, выпуская его.

Затем он вынул из кармашка часы, отстегнул цепочку и положил рядом.

– Пожалуйста, не обижайте его, – сказал Корнелий, чувствуя себя трусом и предателем. – И часы… они тоже из другого мира. Может быть, вам будет интересно.

– Мы принимаем твою жертву, – прошелестел голос, и Корнелий не смог понять, кто это говорит. – Мы не станем препятствовать этой душе вернуться. Как и твоей, потому что за тебя попросили на той стороне. Трижды пролили кровь, и этого нам хватит.

Мы принимаем твою жертву Мы не станем препятствовать этой душе вернуться. Как и твоей, потому что за тебя попросили на той стороне. Трижды пролили кровь, и этого нам хватит.

Раду схватила его за руку и заставила поклониться.

– Благодарим вас, о хранители, – напряженно и торопливо сказала она. – Неоценима ваша милость и благость, да славится имя ваше и деяния ваши в годах и…

Ледяной смех прервал ее.

– Достаточно, – сказала Хозяйка мертвых. – Слова эти пустые… мы слышали их множество раз. Уходите оба.

Достаточно, Слова эти пустые… мы слышали их множество раз. Уходите оба.

Раду немедленно потащила его за руку прочь, а Корнелий, напоследок обернувшись, посмотрел, как чьи-то руки бережно берут свернувшегося калачиком гомункулюса.

Затем поляна потонула в белесой молочности тумана.