– Торжественно.
Анника Лорентсон молча улыбнулась мне. Она была загорелой и стройной, жидкие волосы выгорели на солнце. Духами от нее не пахло – скорее, чистотой; слабый запах очень дорогого мыла.
– Хотите? – Она указала на бутылки с минеральной водой.
Я покачал головой, начиная подумывать: где же остальные? Члены правления должны быть здесь, мои часы показывали уже пять минут сверх назначенного времени.
Анника встала и объяснила, словно прочитав мои мысли:
– Они придут, Эрик. Понимаете, они сегодня в бане.
Я криво улыбнулся:
– Способ избежать встречи со мной. Хитро, правда?
В эту же минуту дверь открылась, и вошли пятеро мужчин с распаренными докрасна лицами. Воротники костюмов влажные из-за мокрых волос и шей, от вошедших исходило тепло и запах лосьона после бритья. Они не спеша заканчивали разговор. Я услышал, как Ронни Йоханссон сказал:
– Хотя мое исследование кое-чего стоит.
– Само собой, – озадаченно ответил Свейн Хольстейн.
– Бьярне нес, что надо урезать, что эти клоуны из бухгалтерии хотят “отрегулировать” бюджет исследования во всей области.
– Я тоже об этом слышал. Но особо беспокоиться не о чем, – тихо сказал Хольстейн.
Они вошли, и разговор затих.
Свейн Хольстейн крепко пожал мне руку.
Ронни Йоханссон, представляющий лекарства руководству, лишь сдержанно помахал мне рукой и сел. Теперь мою руку жал Педер Меларстедт, член ландстинга. Он, отдуваясь, улыбнулся мне, и я заметил, что он все еще обильно потеет. Из-под волос стекали ручейки пота.
– Вы потеете? – с улыбкой спросил он. – Моя жена это ненавидит. Но я считаю, что потеть полезно. Определенно полезно.
Франк Паульссон едва глянул на меня, коротко кивнул и отошел к противоположной стене. Все еще немного поговорили, затем Анника негромко хлопнула в ладоши и попросила членов правления занять места за столом для совещаний. После бани им всем хотелось пить, и они сразу открыли бутылки с минеральной водой, стоявшие на большом ярко-желтом пластмассовом столе.
Я еще минуту постоял спокойно, рассматривая их, людей, в чьих руках была судьба моего исследования. Как странно: я смотрел на членов правления – и вспоминал своих пациентов. В этот момент они все были в защитной оболочке: их воспоминания, переживания и вытесненные в подсознание чувства слоились в стеклянном шаре, словно неподвижные кольца дыма. Трагично-красивое лицо Шарлотте, тяжелое печальное тело Юсси, бледная уступчивость Пьера, Лидия с ее бренчащими украшениями и прокуренной одеждой, Сибель в вечных париках и дерганая Эва Блау. Мои пациенты – нечто вроде таинственных отражений этих одетых в костюмы, уравновешенных и состоятельных людей.