Два. Два прямоугольника, поставленные друг на друга. Вензелек оказался прилепленным сбоку. Закончив работу, я отодвинула листок и некоторое время любовалась делом рук своих.
– По-моему, здорово, Херри. Держите ваш план. Это то, что вы хотели? Теперь я могу быть свободна?
Я спросила это просто так, но Херри-бой не поддержал мой игривый тон.
– Что значит – «свободна»? – настороженно спросил он.
– Я выполнила свою миссию, правда?
– А что я буду делать с этим? – беспомощно спросил Херри.
– Ну, откуда же я знаю? Я ведь не Кассандра. И даже не владелица гадального салона. Спросите об этом у вашего драгоценного Лукаса Устрицы!
– Как? – он все воспринимал совершенно серьезно, бедняга!
– Покрутите блюдце, покапайте воском, вызовите дух, наконец.
– Вы шутите, Катрин?
Ну слава богу, до тебя дошло! Даже Пупий Саллюстий Муциан соображает быстрее… Вернее, соображал.
– Шучу. А если говорить серьезно, я не знаю, что с этим делать. Может, ваш Лукас тоже был шутником и обожал оставлять такие записочки влюбленным девушкам… Прямо на своих бессмертных полотнах.
Глаза Херри-боя сверкнули, и сумасшествие, все это время цеплявшееся за края век голландца, рухнуло в его зрачки.
– Вы… – тихо произнес он, – вы его девушка, Катрин. Вы только не помните этого… Прошло столько времени. Но вы обязательно вспомните…
Спокойно, Катерина Мстиславовна!.. Голландец окончательно свихнулся на этом своем одиноком острове. Конечно, у него бывают ремиссии, и даже длительные, особенно во время пребывания среди людей, но это дела не меняет. Главное, быть спокойной. Кажется, ты где-то читала, что страдающим психическими расстройствами нужно смотреть прямо в глаза. И разговаривать с ними ласково. И так же ласково попытаться предложить альтернативную точку зрения.
– Увы, Херри. Я всего лишь гражданка России. И зовут меня Соловьева Екатерина Мстиславовна. Я даже сообщу вам свой год рождения, хотя это не принято. 1970-й. Тысяча девятьсот семидесятый, а не какой-нибудь тысяча четыреста семьдесят седьмой.
– Тысяча четыреста семьдесят девятый, – тихо сказал Херри. – Дочь бургомистра Катрин умерла в возрасте двадцати лет.
– Вот видите! – преувеличенно обрадовалась я. – Так что я не гожусь. Все сроки вышли. Старая перечница. Старая дева. Синий чулок. Извините. Может быть, попытаемся починить мотор? Я немного в этом разбираюсь.
– Я не думаю, что у вас получится, – осторожно подбирая слова, сказал он. – Это очень сложный мотор. Он несколько раз выходил из строя. И его чинили только профессиональные механики.
– Да будет вам, Херри! Я только посмотрю.