— Поляки убили деда, потому что он был белорусом. Православным. Этого было достаточно. Эх, война.

Она опять покопалась в бардачке и нашла кассету с подписью «R. F. Brahi». Запищала от радости, как ребенок, обнаруживший спрятанные конфеты, и вставила кассету в магнитолу. Они молча ждали, когда зазвучит усиленный электроникой бас Марека Сидорука. Лариса ритмично покачивалась. Асимметричный каскад светлых, нетронутых краской волос закрыл правую часть ее лица.

«Вайна!» — выкрикивал Юрек Осенник, называемый Сенькой, вокалист «Bpari».

Лариса надела красный берет, повязала шейный платок. В зеленом тренче своей матери и никогда не чищеных туфлях на небольшом каблучке, она выглядела словно актриса из фильма о французском Сопротивлении. Целомудренный вид не выдавал бы ее боевой характер, если бы не гордо надутые губы и бешенство в глазах, когда она говорила о своей родине. Сейчас она кивала в ритм музыки и раз за разом выкрикивала вместе с Сенькой: «Вайна!»

Петр смотрел на ее сережки с гербом «Погони», которые она сделала себе из пивных крышек, а потом покрасила золотой краской. Он знал, что местные жители считают ее излишне эксцентричной, но именно это в ней и привлекало его. Так же как и то, что ей было наплевать на мелочи. На то, что у нее нет работы, денег, имущества. Она не стремилась свить гнездо, как всякая приличная женщина. Не обрастала одеждой, обувью, сумочками. Максимум — книги, которые, прочитав, передавала дальше, чтобы заражать других своей потребностью борьбы и неустанным стремлением к правде.

На материнстве она тоже особенно не сосредотачивалась. Ей повезло, Фион был хорошим мальчиком. По правде говоря, он сам себя воспитывал. В детском саду он был самым послушным в группе. Может, так и должно быть. Чем более сумасшедший родитель, тем лучше дитя. С тех пор как Лариса начала работу в фонде «Диалог», оказывающем поддержку беженцам из стран бывшего Восточного блока и оформила себе и Фиону легальные документы, она почти не занималась сыном. А мальчишка претензий к ней не имел. Он просто любил ее такой, какая она есть. Он хорошо прижился на новой родине, хотя вряд ли понимал, что это значит. Его любили. И по-польски он говорил уже лучше матери, которая была инфицирована духом революции и жила, казалось, исключительно идеями. Она любой ценой старалась пробудить белорусский народ из медвежьего сна или, как она часто говорила, зимней спячки, которая, по ее мнению, уже должна закончиться. В своем бунтарстве Лариса была намного искреннее, чем любой оппозиционный политик в Минске.